«Теории и практики» продолжают публиковать истории об обучении за границей. В новом выпуске постоянной рубрики «Письма из-за границы» Виктория Алексеева рассказывает, как победить университетскую бюрократию и уехать из Петербурга в Иерусалим, насколько трудно учиться сразу на трех языках и быть примерно на 60 лет младше среднестатистического одногруппника, а еще о наглых котах, заботливых преподавателях и усиленных мерах безопасности на кампусе.

Виктория Алексеева, 23 года

— Где ты сейчас учишься и чему? Почему именно там?

— Я учусь в магистратуре Еврейского университета в Иерусалиме на кафедре идиша. Идиш — это язык восточноевропейских евреев, который не является государственным языком Израиля и вообще имеет с ним достаточно трудные отношения. Идиш относится к группе германских языков, и лично мне приятно считать немецкий язык испорченным идишем, хотя, конечно же, мы понимаем, что все совершенно наоборот.

Идиш — лексический компот из нескольких языков: помимо основного германского компонента, в идише есть большое количество заимствований из семитских языков (то есть из иврита и арамейского), славянских (в основном из польского) и даже романских. Русскоязычный читатель, скорее всего, сталкивался с идишем через блатной жаргон: «фраер», «поц» и даже само слово «блатной» пришли к нам из идиша. Последние пятьдесят лет многие ошибочно считают идиш мертвым языком, однако пациент однозначно жив. На идише продолжают разговаривать, но, что более важно, на нем воспитывают детей, пишут литературные произведения, снимают фильмы и преподают в университетах.

Тем не менее следует обозначить три группы населения, поддерживающие идиш: люди сильно старшего поколения, выжившие в холокосте, светские энтузиасты и ортодоксальные евреи. Благодаря последним мы обеспечены носителями идиша как минимум еще на сто лет.

К идишу я пришла не через литературоведение или лингвистику, а со стороны иудаики, то есть Jewish Studies. В прошлом году я окончила кафедру еврейской культуры Санкт-Петербургского государственного университета и последние пять лет занимаюсь евреями — whatever it means. Помимо университета, я принимала участие в летних и зимних школах по иудаике, экспедициях и конференциях, ездила на стажировки и в итоге даже получила работу с должностью «специалист по иудаике» в небольшой частной фирме в Иерусалиме. В университете я изучаю литературу на идише, которая мало исследована и сильно недооценена.

Как я сказала, я учусь в Иерусалимском университете, но еще я решила принять участие в межуниверситетской программе и взять два дополнительных курса в Тель-Авиве, поэтому каждый четверг я езжу на лекции в Тель-Авивский университет.

— Как получилось, что ты оказалась именно здесь? Как выглядел сам процесс поступления?

— Из всех своих личных качеств, которые помогли мне поступить в Иерусалимский университет, более всего я хочу выделить настойчивость и упорство. При всей моей любви к этому университету я не знаю больших разгильдяев.

Все началось с того, что они потеряли мои документы, которые я им отправляла через интернет. У университета существует специальная платная форма заявки, которую я заполнила и к которой приложила скан диплома, рекомендации от преподавателей и мотивационное письмо. Я также зарегистрировалась на экзамены, однако с февраля по июль мне никто ничего не писал и не отвечал на мои письма, хотя в теории они должны были отправить мне письмо об условном зачислении, означающее, что моя кандидатура подходит и что при успешной сдаче экзаменов меня принимают в университет. Выяснилось, что мои документы потеряли и они так и не дошли до нужной кафедры.

Только после того, как я встряхнула всех в университете, включая заведующего кафедрой и даже один исследовательский центр в Тель-Авиве, мои документы наконец нашлись и я была принята. Кстати, только месяц назад один из преподавателей, который писал для меня рекомендацию, получил подтверждение от университета, что они получили его письмо.

Также у меня было два экзамена, по английскому и ивриту, которые я сдавала на месте в Иерусалиме, но уже без приключений. Формально я бы могла сдать оба экзамена в Санкт-Петербурге (TOEFL по английскому, «Яэль» по ивриту), но честно признаюсь: в Иерусалимском университете они легче.

С моим подтверждением о зачислении тоже возникли проблемы, потому что университет не вписал в него номер моего паспорта, и израильское консульство в Санкт-Петербурге поначалу отказало мне в выдаче студенческой визы. Наконец, за несколько дней до начала учебного года внезапно для всех студентов (и особенно внезапно для преподавателя) в программу добавили очень важный курс, на который я в итоге не успела записаться. Мне кажется, это очень сильно характеризует университет.

В списке нерешенных дел также значится переход с неисследовательского направления на исследовательское, потому что я хочу писать диссертацию и продолжать академическую карьеру, но всех студентов автоматически зачисляют на неисследовательский трек, что добавляет бюрократических трудностей.

— Где ты сейчас живешь?

— Я живу в общежитии для магистров — напротив университета, in the middle of nowhere. Дело в том, что это арабский район и, кроме фалафельной, здесь ничего нет. С середины дня пятницы и до вечера субботы я отрезана от мира: автобусы не ходят, магазины закрыты, все студенты уезжают на выходные, и из всех доступных развлечений у меня только коты, которых здесь много и которые все как один последние наглецы.

На самом деле, я и многие мои знакомые от котов серьезно страдаем. Они приноровились открывать окна и беспрепятственно проникать в квартиру к моим соседям на первом этаже, в университетском кафе они бессовестно лежат на столах, но главное — постоянно орут и выпрашивают еду. Также из развлечений у меня есть петух, которого держат в своем доме мои арабские соседи. Их дом как-то поместился ровно между двумя зданиями общежитий, поэтому в три часа ночи я просыпаюсь от бодрого петушиного крика.

Что касается самого общежития, то оно, как и все в Израиле, неоправданно дорогое. В переводе на рубли я плачу за комнату в маленькой двухкомнатной квартире 28 тысяч в месяц и живу в довольно плохих условиях. Насколько я помню, общежитие в Тель-Авиве стоит столько же, однако комнаты там намного больше, в каждой квартире — балкон и кондиционер, а на территории общежития есть спортивный зал.

— Какие бонусы дает статус студента?

— Из доступных мне радостей только скидка 33% на общественный транспорт, почти 50% на спортивный зал и небольшие скидки на концерты. Наверное, есть что-то еще, но я физически не успеваю брать от студенческой жизни все.

Что касается приятных бонусов внутри самого университета, то это стойки с бесплатными кофе, чаем и какао.

— Над чем ты сейчас работаешь?

— Когда этот же вопрос задали Бродскому, поэт ответил: «Над собой». В данный момент я круглосуточно работаю над языками. Любая заметка в газете, любой разговор и любая песня отныне — это серьезная работа. Я не могу расслабиться, читая книгу, сидя с друзьями в баре или просто общаясь с молодым человеком. Не потому, что мне постоянно нужно лезть в словарь или серьезно напрягаться, формулируя предложение, а потому, что нужно быть особенно внимательной к любому новому выражению, стараться использовать новые речевые обороты, а также следить за интонацией и темпом речи.

Что касается моей научной деятельности, то я занимаюсь творчеством одного из самых заметных авторов, писавших на идише в межвоенный период, — Исроэла Рабона. Это достаточно трудный материал не только из-за восприятия (в его литературных произведениях преобладает гротеск), но и из-за того, что у нас нет исчерпывающей библиографии его творческого наследия.

— Можешь ли ты отметить кого-нибудь из твоих руководителей или преподавателей?

— Я не знаю, как это происходит на других направлениях, но в идишистских кругах у всех очень теплые отношения, как и в иудаике в целом (пока ты случайно не упомянешь имя какого-нибудь нетогопрофессора). Плюс в Израиле у всех синдром еврейской мамочки, и это распространяется, в частности, и на преподавателей. Преподаватели приглашают студентов в гости, в особенности на пятничный ужин, заботятся о психологическом комфорте и даже помогают устроить личную жизнь.

Со мной как-то произошла забавная история на летней интенсивной программе по идишу от Тель-Авивского университета. Вечером на автобусной остановке я разговорилась с молодым человеком: так как я учу иврит, то безжалостна к его носителям и использую любую возможность отточить свои вербальные навыки. Этому парню я рассказала, что нахожусь на интенсивной программе по идишу, а с осени переезжаю учиться в Иерусалим, и перечислила вообще все, чем занимаюсь. Молодой человек все это стоически вытерпел, а когда подошел его автобус, спросил, можно ли со мной как-нибудь вечером встретиться и выпить кофе. Я согласилась, и он наспех записал мой номер. На следующий день мне никто не позвонил, но зато спустя два дня я получила письмо от Института Гольдрайха.

Goldreich Yiddish Institute, на секундочку, выделил мне стипендию на обучение в Тель-Авиве. А тут они мне пишут следующее: «Привет, Виктория. Тебя целый день ищет молодой человек по имени Йотам. Он звонил в Иерусалимский университет, звонил в Тель-Авив, и в итоге ему дали наш номер. Он говорит, что неправильно записал твой телефон, и попросил продиктовать ему верный. Мы решили этого не делать, но записали его контакты, так что ты можешь ему позвонить. Пожалуйста, сообщи, если тебе что-то угрожает».

Теперь это любимая история в кулуарах института, и вообще после того события мы с этим центром очень тепло дружим и сотрудничаем.

— Опиши свой обычный день.

— В среднем у меня две пары в день, а на самой неделе три выходных: понедельник, пятница и суббота. Все мои предметы исключительно по специальности: две языковые дисциплины по идишу и ивриту, лекции, посвященные мемуарам на идише, семинары по чтению научных статей на идише, история литературы на идише в Раннее Новое время, а также современная литература на идише и теория литературы.

Каждый учебный день, находясь в университете, я стараюсь уделить время кому-нибудь из своих знакомых и провести с ними хотя бы час за кофе. В Санкт-Петербурге мне всегда хотелось быстрее сбежать из университета, для меня было огромным стрессом задержаться там хотя бы на несколько минут. Здесь же я перенесла в университет существенную часть своей жизни: встречи с друзьями, обед, написание статей и даже стрижку.

Помимо учебы, у меня есть работа, и два раза в неделю я езжу в свой офис в центре Иерусалима, а в остальное время работаю дистанционно.

У меня много вечерней активности: например, литературный салон в доме моих преподавателей. Мы собираемся каждую неделю и с 9 до 11 вечера читаем литературу на идише. Я также стараюсь не пропускать никакой дополнительной аттракции, связанной с моим языком: от конференций и презентаций новых публикаций до показов фильмов и клезмерских концертов. Например, свой день рождения я провела на конференции по одному из трех классиков еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфориму, а вечером помогала своему другу брать интервью у ультраортодоксальных евреев в квартале Меа Шеарим ровно спустя несколько дней после окончания серьезных протестов.

Этот квартал и в обычные дни выглядит страшновато, но после протестов он был особенно пугающий. Мы брали интервью на идише на фоне перевернутых мусорных баков и уже сгоревших покрышек. Меа Шеарим — это, конечно, фантастическое место, о котором ходят самые страшные слухи. Здесь проживают те самые ультрарелигиозные группы еврейского населения, говорящие на идише. Они не признают государство Израиль, построив тем самым внутри Иерусалима свое государство со своими ветвями власти. Считается, что светским людям, в особенности солдатам и неевреям, следует держаться от этого квартала подальше, однако на деле все не совсем так. Никто и никогда камнями в меня не кидал и вслед презрительное «шикса!» не кричал. Я допускаю, что это приятное исключение, вызванное моим уважением к ним: я всегда одета по еврейским религиозным законам, не рассматриваю их в упор и не фотографирую.

Особенно приятно гулять там в пятницу вечером, после наступления шаббата: по улицам перестают ездить машины, люди выходят после молитвы, гуляют большими семьями и желают друг другу доброй субботы.

— Чем процесс обучения отличается от учебы в российском университете?

— Во-первых, разнообразием языков, на которых читают лекции. Мне повезло, и мне преподают на трех языках: идише, иврите и английском. Я и свои работы пишу на всех трех языках и, к своему удивлению, совершенно не скучаю по русскому.

Во-вторых, я младше своего среднестатистического одногруппника примерно на 60 лет, однако я думаю, что это снова особенность моего направления. Недавно один профессор сказал мне: «Виктория, ты слишком молода для магистратуры. И уж совсем неприлично молода для идиша».

Но, конечно же, у этого есть миллион плюсов. Меня легко заметить и запомнить, а еще в первые несколько дней в Израиле мне было совершенно не с кем выпить пива, но зато у меня был десяток бабушек, готовых в любой момент накормить меня пирожками.

— В чем основные отличия в обучении?

— В первую очередь это повышенные требования к безопасности. Сейчас все входы в университет тщательно охраняются, каждого входящего проверяют через металлоискатель, а также смотрят его личные вещи. Насколько мне известно, меры безопасности сильно усилились после теракта 2002 года, когда в университетском кафе в Иерусалиме террорист-смертник привел в действие взрывное устройство, в результате чего девять человек были убиты, а 85 пострадали.

Другой особенностью израильских университетов являются синагоги. Они находятся в каждом кампусе, а самой захватывающей является синагога Иерусалимского университета: из нее открывается вид на весь город и даже на Храмовую гору, на которую обращены все синагоги мира. Вообще, это место, где располагается кампус, имеет не только стратегическое положение, но и эмоциональное, национально-религиозное значение. На протяжении 19 лет, после войны за независимость, с 1948 года восточная часть Иерусалима с его святынями, включая Храмовую гору и Стену Плача, была оккупирована Иорданией, и гора Скопус, на которой находится университет, была единственным доступным для евреев местом, с которого была видна Храмовая гора. Так как связь между университетом и остальной территорией Израиля поддерживалась посредством автоколонн, то пришлось срочно искать другое место для университета. Так был создан новый кампус в другом районе Иерусалима под названием Гиват Рам.

Считается, что в университете всегда мирная атмосфера и в наших стенах два народа дружат. Однако неделю назад, еще до признания Трампом Иерусалима столицей Израиля, в университете произошла стычка между еврейскими и арабскими активистами из-за убитого израильского солдата. На следующий день после конфликта в университете были две демонстрации — еврейская и арабская.

— Оплачиваешь ли ты свое обучение?

— Да, я плачу за университет, опять же в переводе на рубли, порядка 220 тысяч в год. Два курса в Тель-Авиве мне обошлись еще в 50 тысяч рублей за семестр. Это было большой психологической преградой для меня перед поступлением — внезапно начать платить за образование. С российской ментальностью это тяжело.

Я бы не платила за обучение, если бы была еврейкой и подпадала под закон о возвращении. В этом случае расходы на образование берет на себя государство. Также многим израильтянам учебу в университете оплачивает армия. К счастью, меня поддерживает упомянутый выше исследовательский институт Гольдрайха: в течение года они выделяют мне стипендию, покрывающую затраты на обучение.

С моим статусом также связано много предубеждений и неприятных слухов. Перед поступлением я часто слышала, что в Израиле буду чужой по двум причинам: потому что я из России, а значит, буду общаться исключительно с русскими иммигрантами, так как израильское общество открыто и дружелюбно только на первый взгляд, но на самом деле сильно замкнуто, и потому что не подпадаю под закон о репатриации, то есть буду чужой в Израиле в принципе. Оба пункта оказались абсолютной чушью.

Во-первых, количество моих друзей, которые родились в Израиле и которые приехали сюда из других стран, в целом одинаковое, и в будущем, мне кажется, эта пропорция сохранится. Во-вторых, еврейский национализм сильно преувеличен. В качестве очень козырного примера могу привести одного реформистского раввина из Америки, который предложил мне выйти за него замуж. И в-третьих, национальность не играет никакой роли в научной деятельности. Я заметила интересную особенность относительно Yiddish Studies: как я писала выше, идиш — это язык ашкеназских евреев, то есть евреев из Восточной Европы. Среди идишистов есть большое количество людей, либо не связанных с Восточной Европой, либо с евреями вообще. Когда мы обсуждали этот феномен с моей преподавательницей, у которой один дедушка из Александрии, а второй из Алеппо, она предположила, что дело в травме после холокоста, во время которого было убито 6 миллионов евреев, и преимущественно каждый из них говорил на идише. Но это, разумеется, только один из аспектов этого явления.

— Какие планы на будущее?

— На идише есть прекрасная поговорка «Der mentsh trakht un got lakht», которую можно перевести как «Человек думает (строит планы), а Б-г смеется». Я очень люблю Израиль и хотела бы остаться здесь. Может быть, это немного садистская любовь, когда ты любишь не за что-то, а вопреки чему-то: вопреки климату, вопреки слишком высоким ценам примерно на все, вопреки городским пейзажам из паблика «эстетика того_самого» и вопреки действительно опасной обстановке.

Еще я думаю о PhD в Америке, так как по-настоящему иудаикой в целом и идишем в частности можно заниматься только там, но на данный момент у меня нет четкого плана.

Фотографии из личного архива Виктории Алексеевой.