Совершенно не секретно: почему не нужно бояться, что кто-то украдет вашу технологию

В разные исторические периоды расцвета достигают разные государства, но именно пример Нидерландов XIV–XVIII веков для современных историков — образец того, как грамотные организационные решения делают страну технологическим лидером. Одно из таких условий — открытость, которую до сих пор не до конца оценили многие. Почему она важна? T&P публикуют отрывок из книги историка Карела Дэвиса о том, почему полезно пускать коллег на свои предприятия, какую роль играют профессиональные организации, как эффективно продавать знания, и о других принципиально важных идеях, которые можно с успехом применять и сейчас.

Открытость знаний

Согласно [историку экономики] Джоэлу Мокиру, открытость, которая «способствует свободному перемещению товаров, факторов и технологий», вместе с политическим разнообразием всегда была жизненно важна как условие «создания» и «использования» полезных знаний. Памела Лонг, выдающийся исследователь, изучающий историю этого понятия, определяет «открытость» как «относительную степень свободы распространения информации или знаний», которая включает в себя «предположения о природе и масштабах аудитории» и «подразумевает доступность или отсутствие ограничений в отношении коммуникации».

Почему открытость важна для возникновения технологических знаний? Вообще говоря, открытость более благоприятна для технологических инноваций, чем секретность, но ее нельзя рассматривать как достаточное или необходимое условие. Открытость — это промежуточный фактор. Она работает только в сочетании с другими факторами: с одной стороны, с теми, которые влияют на применение знаний, другой стороны, с факторами, непосредственно связанными с созданием знаний. […]

Я бы предположил, что Северные Нидерланды демонстрировали исключительно высокую степень открытости на макроуровне вплоть до XVIII столетия. Открытость знаний в вопросах технологий в Голландской Республике долгое время являлась правилом de facto. Ее редко формулировали в письменной форме или в печати, она проявлялась в отсутствии ограничений на распространение технической информации в зарубежные страны и в простоте коммуникации в самих Объединенных Провинциях. В целом преобладала большая степень свободы потока знаний, хотя возможны были варианты. […]

Иностранные путешественники часто удивлялись той легкости, с которой они могли собирать информацию о промышленных технологиях в Голландской республике.

Когда в середине 1690-х гг. Сэмюэль Бушенфельт и Кристоффель Полхем во время своего технологического путешествия по Западной Европе, в которое они отправились по приказу руководства шведских шахт, прибыли в Объединенные провинции, они отметили, что голландцы куда более доверчивы и открыты, чем люди из других стран, включая англичан. Суд и палатный совет герцога Брунсвика, Иоганна Людвига Оедера, в 1763 г. путешествовавшего по Англии и Голландии ради изучения сельского хозяйства и промышленности, благосклонно отзывался об открытости Голландской Республики в сравнении со склонностью к секретности, с которой он столкнулся в Англии. «Это удача — иметь возможность взглянуть на все, или по меньшей мере на то, что важнее всего, и понять, почему все делается так, а не иначе, например, в производстве бумаги или в белении полотна. Как много в Англии тех профессий, в которых определенные преимущества, методы или их сочетания не хранились бы в тайне ввиду частного интереса, как, например, при очистке борного мыла, в производстве стекла, в обработке кожи или плавлении олова?», — размышлял Оедер. Иоганн Гримм, рассказывая о своем путешествии в Голландию в 1774 г., превозносил гостеприимство голландских отбельщиков. «Сходи на фабрику в Париже, — восклицал он, — и посмотри, покажет ли кто-нибудь хитрости профессии так, как отбельщики в Харлеме?» И сам отвечает, добавляя: «Я по собственному опыту знаю, что верно обратное».

Открытость знаний в технологических делах, которая давно поразила иностранных наблюдателей как своеобразная черта Голландской Республики, никогда не провозглашалась официальной целью политики. Она возникла сама собой. Преобладание открытости связано, скорее, со слабостью противостояния ей, чем с ее идейной силой. Противоположностью открытости, подмеченной Лонг, была секретность ремесла, то есть умышленное сокрытие знаний о ремесле. Начиная с XIII столетия тайны ремесел в Европе лишь усиливались. Возникновение этого феномена, по словам Лонг, тесно связано с ростом городских ремесленнических гильдий. «Экономические реалии, — утверждал Уильям Имон, — заставляют ремесленников прятать секреты мастерства от общественности… Их раскрытие грозит подорвать монополию гильдий в специализированных ремеслах». […]

Но даже если бы корпорации придерживались стратегии сокрытия ремесленнических знаний, это не помогло бы добиться секретности ремесел, поскольку гильдии в Северных Нидерландах не обладали значительной политической силой, а городские власти долгое время не поддерживали политику секретности. В отличие от городов-государств Италии позднего Средневековья правительства городов в Нидерландах периода раннего Нового времени не пытались любыми средствами предотвращать эмиграцию квалифицированных рабочих ключевых отраслей. Там, где городские магистраты пытались остановить утечку знаний, их меры были направлены на предотвращение экспорта механизмов, а не массового отъезда людей. Первыми примерами были запретительные указы об экспорте ткацких станков, изданные правительствами городов Лейден и Харлем в 1602 и 1671 гг. Провинциальные правительства и Генеральные Штаты тоже вряд ли чинили какие-то препятствия экспорту технологических знаний.

Квалифицированные рабочие при желании могли свободно покинуть Республику и уехать в другие страны. Инструменты, машины и комплектующие можно было вывозить за границу без каких-либо юридических ограничений.

В отличие от Британии начала XVIII в., власти Объединенных провинций долгое время едва ли вообще пытались запретить экспорт технологий. Главными исключениями были запрет на экспорт семян марены и орудий для ее выращивания, объявленный Штатами Зеландии и Генеральными Штатами в 1624 г., и эмбарго на экспорт китобойных принадлежностей, которое неоднократно объявлялось в XVII в.

До середины XVIII в. правящим властям Объединенных провинций неоднократно настоятельно предлагали принять меры против эмиграции квалифицированных рабочих и экспорта машинного оборудования, которые, как полагали, могли привести к разорению голландских предприятий. Когда в течение 1680-х гг. благодаря усилиям голландских торговцев и конструкторов в Прибалтике быстро выросло число фрезерных станков голландского типа, фрезеровщики провинции Голландия пожаловались Голландским Штатам на «эгоистичных людей», намеренных уничтожить в Нидерландах лесопильную промышленность, получив их пиломатериалы на Балтике, а затем импортировать их и продать у себя дома. Но встречных мер не последовало. В 1728 г. Генеральные Штаты получили срочное сообщение от своего уполномоченного в Испании Франса ван дер Меера касательно продолжающейся вербовки ткачей и прядильщиков из Лейдена на королевскую суконную мануфактуру, основанную в Гвадалахаре. Ван дер Меер указал, что ткачи и прядильщики из Голландии по-прежнему продолжают прибывать в Испанию в большом количестве, притом, что он несколько лет пытался почти любыми средствами заманить рабочих, что обосновались в Гвадалахаре, обратно в Нидерланды, и отговорить от отъезда тех, кто остался дома. Ван дер Меер предложил Генеральным Штатам запретить дальнейшую вербовку голландских ткачей в Испанию. И все же Голландские Штаты снова не приняли никаких мер. […]

Даже когда совместная собственность на мельницы в первые десятилетия XVIII в. стала медленно сокращаться, промышленные ветряные мельницы оставались открытыми для пристального внимания коллег-совладельцев и мельников благодаря распространению института взаимного страхования. Начиная с 1660-х гг. все большее число промышленных ветряных мельниц Заанстрика было включено в официальное соглашение между владельцами и мельниками, в соответствии с которым договаривающиеся стороны обязаны были внести компенсацию (вплоть до определенной суммы денег) тому из застрахованных лиц, чья мельница будет полностью или частично уничтожена огнем. Страховые договоры могли заключаться между владельцами и управляющими либо в одной и той же отрасли промышленности (например, маслобойни), либо в разных отраслях промышленности (например, лесопилении, производстве масла, изготовлении бумаги и сукновалянии). С течением времени количество предприятий с подобными контрактами увеличилось. Первый контракт, составленный в 1663 г., охватывал не более восьми маслобоен, а в XVIII в. страховые контракты между производителями масла охватили более 100 предприятий. К 1740 г. около 40% из 250 с лишним ветряных мельниц в лесопильной промышленности были застрахованы. В производстве масла, а также в производстве красок и нюхательного табака процентное отношение было около 70 (в 140, 20 и шести предприятиях соответственно), а в лущении и в производстве бумаги оно достигло 80 (в 62 и 42 предприятиях соответственно). Правила этих взаимных страховок приобретали все более сложную и продуманную форму. С 1680-х гг. страховые договоры, как правило, включали все более и более конкретные положения, гарантирующие, что договаривающиеся стороны будут принимать на своих предприятиях адекватные меры для защиты от пожара и для борьбы с ним. Как правило, в контракте должно было содержаться положение, согласно которому все предприятия обязаны два, три или четыре раза в год проверяться несколькими контролерами (выбираемыми из числа договаривающихся сторон), чтобы выяснить, «нужно ли на этих заводах что-то улучшать или строить ради предотвращения пожара». Другими словами, участие в страховом договоре позволяло владельцам и мельникам промышленных ветряных мельниц регулярно общаться и изучать ряд других фирм в своей отрасли (а в зависимости от вида контракта, даже в разных отраслях). И если некое усовершенствование, внедренное на чужой мельнице, позволяло ей работать более эффективно, ничто не могло законным образом помешать владельцу или мельнику поручить конструктору установить аналогичное приспособление на своей мельнице.

Всегда ли открытость знаний была полезна для технического прогресса? Разве нельзя полагать, что практика открытости, возможно, была также и вредна для Северных Нидерландов, поскольку она уменьшала затраты на копирование знаний и навыков, для создания которых было приложено столько усилий, и позволяла, таким образом, зарубежным странам догнать голландцев? В конце концов, до середины XVIII в. политика открытости применялась в Голландской Республике, как правило, без разбора: и к гражданам, и к иностранцам. Развивая этот аргумент, можно утверждать, что открытость могла даже затруднять, а не облегчать создание знаний, поскольку она, возможно, открывала дорогу иждивенчеству. Если новые знания могли быть бесплатно использованы кем бы то ни было — даже фирмами из тех регионов, которые не разделяли затраты на коллективное изобретение, — зачем тогда вообще продолжать вкладывать средства в производство знаний? Зачем кому-то изобретать инновации, если плоды его трудов свободно достаются всем? Можно ли утверждать, что по мере того, как падали маржинальные выгоды от изобретений для отдельных производителей, падали и темпы создания знаний, и доходы общества в целом?

Однако на деле отрицательные эффекты открытости были гораздо менее ощутимыми, чем может показаться с теоретической точки зрения.

Для того чтобы наверстать упущенное, нужно гораздо больше, чем легкий доступ к наилучшим образом зарекомендовавшей себя технологии. Самой по себе передачи технологических знаний было бы недостаточно для преодоления разрыва между Голландской Республикой и другими странами Европы.

Существовало еще несколько причин, по которым последствия открытости были не столь угрожающими, как можно было бы ожидать. В случае Заанстрика те самые социальные и институциональные обстоятельства, которые обеспечили высокую степень открытости на микроуровне, должны были гарантировать всем участникам — как изобретателям, так и пользователям изобретений — одинаковое повышение прибылей. Таким образом, обмен знаниями был логическим результатом особой структуры региональной среды. В других ситуациях, когда стремление к открытости не было особенностью регионального контекста, действующие лица тем не менее продолжали создавать технологические усовершенствования (даже если они не могли сохранить плоды своих трудов для себя), поскольку были уверены в том, что это будут делать остальные (и создавать новые знания, которые также появятся во всеобщем свободном доступе). В этом «более слабом» сценарии создание знаний было бы необязательным последствием климата открытости, а его условным продуктом. При этом климат открытости мог привлекать предприимчивых и изобретательных людей извне. Конечно, обратная сторона медали была в том, что это также способствовало утечке знаний за рубеж, где не поддерживали аналогичный режим открытости. Следовательно, в конечном счете это способствовало подавлению технологического лидерства Северных Нидерландов и ставило под сомнение обоснованность практики открытости. Возможные негативные последствия открытости создания знаний были нейтрализованы вводом механизмов, обеспечивавших некоторую степень защиты или некоторую форму вознаграждения отдельным изобретателям, не умаляя выгоды для общества в целом.

Инфраструктура знания

Открытость и механизмы защиты и вознаграждения изобретательской деятельности создали благоприятную атмосферу для появления технологических знаний в Северных Нидерландах. Как вырабатывались новые технологические знания? Здесь полезно обратиться к классификации типов знаний, введенной Джоэлем Мокиром. Мокир полагает, что существуют два основных вида полезных знаний: пропозициональные знания и предписывающие знания, которые мы кратко обозначим как «омега-знание» и «лямбда-знание». Первый тип знаний охватывает все знания, которые «каталогизируют и описывают природные явления и закономерности». Его можно представить как «объединение кусочков знаний, которыми обладают люди в обществе и которые хранятся в книгах и артефактах». Омега-знание, согласно Мокиру, это «гораздо больше, чем те знания, которые мы назвали бы «полезными», относящихся скорее к ремеслу, чем к «науке». Лямбда-знание, напротив, включает в себя «все возможные методы, известные в [данном обществе]». Связь между двумя видами полезного знания состоит в том, что «каждый элемент в лямбда — то есть каждый метод — опирается на известный набор естественных явлений и закономерностей, которые его поддерживают». Омега-знание является, таким образом, эпистемической базой для лямбда-знания. Полезное знание, подчеркивает Мокир, всегда является делом общинным. Что же до развития технологии,

«много важнее то, что знает сообщество, нежели один человек».

Общественный фонд знаний с течением времени подвергается двухстороннему расширению. Западные общества, согласно Мокиру, увидели «увеличение объема омега-знаний» и показали «постоянно растущую способность сопоставлять эти полезные знания с новыми и улучшенными методами, поскольку затраты на доступ к знаниям снижались и появлялись новые принципы, основанные на авторитете, опыте и проверяемости». Стоимость доступа к знаниям, в свою очередь, зависела и от институций, и от информационных технологий.

Я бы предположил, что Северные Нидерланды в конце XVI в. в некоторых отношениях оказались на переднем крае развития институциональной инфраструктуры и информационных технологий, что подкрепляло увеличение объема полезных знаний. Расширение этой инфраструктуры усилило возможности хранения и распространения полезных знаний и облегчило «отображение» омега-знаний в новые методы. […]

Почти все ремесла, представленные патентообладателями, были к концу XVI столетия организованы в гильдии. Правда, в большинстве случаев невозможно неопровержимо доказать, что ремесленники, которые получили патенты от Генеральных Штатов или от провинций, были членами гильдий, поскольку соответствующие списки до наших дней попросту не дошли. Но, вероятнее всего, они действительно принадлежали к той или иной корпоративной организации, поскольку тогда членство в гильдии обычно было необходимым условием для работы плотником, каменщиком, кузнецом или золотых и серебряных дел мастером в голландских городах. Но в некоторых случаях вопрос можно считать окончательно решенным, поскольку соответствующие документы существуют. Например, Хендрик де Кейсер, получивший от Генеральных Штатов патенты на искусственный мрамор (1612 г.) и на улучшенную конструкцию моста, облегчающую поток судоходных перевозок (1596 г.), оказался мастером гильдии каменщиков Амстердама. Дирк Бош, который в 1673 г. получил от Штатов Голландии патент на способ усовершенствования монетной системы в провинции Голландия, был ведущим членом гильдии мастеров золотых и серебряных дел Амстердама: он служил чиновником гильдии в 1652 — 1656 гг. и в 1663 г. получил разрешение действовать как представитель интересов гильдии в Голландских Штатах.

Таким образом, в Голландской Республике членство в гильдиях нисколько не мешало извлекать прибыль из технологических изобретений, получая патенты от властей. Напротив, мощное представительство среди патентообладателей ремесленников, организованных в ремесленнические гильдии, обращает наше внимание на важность гильдий в институциональной инфраструктуре знаний. Очевидно, гильдии в Северных Нидерландах были плодородной почвой для изобретательской деятельности. Как такое могло случиться? Вопреки тезисам Ларри Эпштейна, голландские гильдии не стимулировали изобретательство, предлагая источник получения рентной платы, обеспеченный технической тайной. На деле они вообще не были бастионами секретности, что мы и видели выше. Согласно нынешней литературе о гильдиях, скорее всего, существовали иные способы, которыми ремесленные гильдии могли создавать или сохранять инновационную атмосферу. Во-первых, как полагает Ричард Ангер, они предложили «возможность внедрения новых технологий через совместные капиталовложения». Во-вторых, согласно выводам Эпштейна и др., существенный вклад в технологический прогресс могли внести путешествия подмастерьев, совершаемые ими в рамках корпоративной системы, поскольку через них из одного города или региона в другой передавались передовые знания и навыки. В-третьих, гильдии могли становиться «форумами для обмена технической информацией» на регулярных и нерегулярных встречах, на которых члены гильдий были обязаны присутствовать. В-четвертых, гильдии предоставляли средства для обучения и образования квалифицированных рабочих. Наконец, они могли переводить соперничество между членами гильдии с ценовой конкуренции в плоскость качества, включая лучшее использование материалов и рабочей силы и улучшенный дизайн конечного продукта. […]

В то время как значительная часть патентообладателей в Голландской Республике состояла из ремесленников, были хорошо представлены другие группы, такие как инженеры, геодезисты и архитекторы, военные, врачи и хирурги, регенты, торговцы и землевладельцы. Это подводит нас к еще одному важному сегменту инфраструктуры, который обеспечивал передачу знаний и способствовал появлению новинок. Подобно секторам с преобладанием гильдий, этот сегмент инфраструктуры знаний породил ряд новинок, которые нашли свой путь в патентную систему. Но он также оказался благодатной почвой для новых изобретений или идей, которые вообще никогда не были предметом патентной процедуры. Даже в период расцвета патентов в Голландской Республике они охватывали лишь часть всех новинок.

На химических предприятиях, которые (за исключением фармацевтов) не были включены в систему гильдий, обычным способом передачи искусства ремесла было прежде всего обучение на рабочем месте или составление контракта на обучение определенным знаниям. У специализированных производителей химикатов (chymisten), появившихся в начале XVII в., были частные лаборатории, в которых по найму работали от одного до десяти человек. Эти лаборатории служили учебными центрами в области химического искусства, а также способствовали дальнейшему росту знаний. Первые два профессора, назначенные на кафедру химии в Лейденском университете в конце XVII столетия, ранее работали в частной лаборатории, основанной Иоганном Рудольфом Глаубером в Амстердаме. Глаубер, уроженец Карлштадта (Германия), прожил в Амстердаме с 1640 по 1670 г. с небольшим перерывом и был исключительно плодотворен в деле изобретения новых методов производства химических веществ, кроме того, он много писал в журнал Distillir-Kunst. Более специфическую форму передачи знаний демонстрирует контракт, заключенный между Хендриком Вильденсом и Якобом де Коринком в Амстердаме 28 ноября 1642 г., в соответствии с которым Вильденс обязался научить Де Конинка искусству очистки буры таким же образом, какой он преподавал Йоханнесу ван Сеулену, за общую сумму в 150 гульденов. Начиная с конца XVII столетия практика технического образования путем внеклассного обучения в группах, которая уже некоторое время существовала в области геодезических, бухгалтерских и навигационных технологий, появилась и в области химии. Amsterdamsche Courant с 1680-х гг. не единожды публиковал объявления частных преподавателей, которые предлагали свои курсы по химии или по подготовке красителей для печати на ситце. […]

Хотя знания и навыки, необходимые для таких работ, как размежевание земельных участков, строительство дамб, шлюзов и водоводов, наводка орудий, проектирование фальшборта или морская навигация, можно было в какой-то мере изучать «на месте» посредством личного обучения и наставничества, формальная форма обучения с конца XVI столетия становится все более и более распространенным средством передачи знаний. Этот новый способ обучения, который делал знания более доступными широкой аудитории, сначала в основном предоставляли частные предприниматели.

Большинство преподавателей можно рассматривать как мелких бизнесменов, специализирующихся на продаже (а иногда и производстве) полезных знаний и навыков.

Примерно после 1570 г. во многих городах Северных Нидерландов — как и во многих городах Фландрии и Брабанта несколькими десятилетиями ранее — появились частные преподаватели, предлагавшие различные курсы по математическим темам: от арифметики, бухгалтерского учета и геодезии до калибровки и искусства навигации. Дополнительный доход иногда возникал от продажи книг и инструментов. […]

В рубрике «Открытое чтение» мы публикуем отрывки из книг в том виде, в котором их предоставляют издатели. Незначительные сокращения обозначены многоточием в квадратных скобках. Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.

Читайте нас в Facebook, VK, Twitter, Instagram, Telegram (@tandp_ru) и Яндекс.Дзен.