В третьем акте пьесы Ибсена «Кукольный дом» герои — муж Хельмер и жена Нора — ведут необычный спор. Он говорит: «Ты прежде всего жена и мать». Она отвечает: «Я в это больше не верю. Я думаю, что прежде всего я человек, так же как и ты». Зрители были так недовольны, что Ибсен изменил концовку, и Нора, вместо того, чтобы уйти из дома, шла в спальню, чтобы посмотреть на спящих детей и одуматься. Конец 19 века — важный период переосмысления гендерных ролей в семье, он привел к возникновению феномена «новой женщины». О том, как скандинавы стали реформаторами в вопросе равноправия, что такое бостонский брак и почему главным символом эмансипации был велосипед — в сокращенной главе «Женский вопрос и новая женщина» из книги «История жены» сотрудницы института гендерных исследований в Стэнфорде Мэрилин Ялом.
[…] Подобно тому как многие женщины пытались стать полноправными гражданками своих государств, главная героиня Нора пыталась освободиться из «кукольного дома», где она была не более чем куклой-женой (а до того куклой-дочерью для своего отца). Нора моментально стала символом борьбы за независимость для женщин, даже если эта независимость давалась ценой отказа от роли жены и матери.
Как и любая литературная классика, «Кукольный дом» — это одновременно выразитель веяний эпохи и собрание универсальных жизненных ситуаций. Нора — это и женщина из высшего норвежского общества, связанная множеством условностей, присущих ее времени и стране, и символ любой женщины, которая ищет самореализации. Ее история могла произойти только в эту конкретную эпоху, и все же это история каждой женщины.
К слову об эпохе. Во второй половине XIX века Скандинавия, как и вся остальная Европа, была взбудоражена так называемым «женским вопросом». Тема исключительности мужских привилегий затрагивалась в произведениях норвежской романистки Камиллы Коллетт (1813–1895) и шведской романистки Фредерики Бремер (1801–1865). Должна ли незамужняя женщина ждать инициативы от мужчины, никак не проявляя свои чувства до тех пор, пока он первым не заговорит о них?
Обязательно ли брак должен быть патриархальным институтом, вынуждающим женщину обменивать независимость на защиту?
Справедливо ли, что перед лицом закона жена менее значима, чем муж, и выступает его подопечной? Должна ли женщина отказываться от всех экономических прав и принимать на себя единственное обязательство — заботиться о домашнем очаге? Обязана ли она вообще выходить замуж?
В Швеции и Норвегии, которые на тот момент составляли Объединенное королевство, жаркие дебаты о женском вопросе привели в 1874 году к принятию закона, который переопределял права женщины. Впервые замужняя женщина получала контроль над своим личным имуществом.
Как правило, наследницами крупного состояния или владелицами солидного приданого были представительницы высшего класса, и они выходили замуж за мужчин того же статуса; и все же, несмотря на это, до 1874 года они не имели права распоряжаться теми богатствами, которые привносили в брак.
Те изменения, которые произошли в Скандинавии в 1870-е годы, позволили Норе из «Кукольного дома» без ведома мужа взять заем в банке — ее наперсница с изумлением относится к этой затее (а уж как она удивилась бы, если бы узнала, что Нора сумела сделать заем, подделав подпись умирающего отца на векселе!).
Закон 1874 года также определял, что у жен могли быть собственные сбережения, что имело особенно большое значение для женщин из рабочего класса: многие из них до замужества могли полагаться только на свой заработок. Часто эти женщины откладывали свадьбу, чтобы накопить на приданое и оплатить ее — полагалось, чтобы эту дорогостоящую церемонию оплачивала невеста или ее семья. Помолвка у представителей рабочего класса в Швеции могла растянуться на годы, и все это время женщина могла сожительствовать с мужчиной, даже родить ребенка, что было абсолютно недопустимо для женщин из среднего и высшего классов. Сожительствовали до брака около 40–50% всех пар из рабочего класса, так что специально для обозначения мужчины и женщины, живущих вместе без церковного или гражданского обряда, появилось обозначение «стокгольмский брак».
Общество принимало женщин, состоявших в «стокгольмском браке» (как и жен священников в Средние века), несмотря на осуждение со стороны духовенства (в основном протестантского). Иногда, особенно в случаях переписи населения, такие пары стремились скрыть свои отношения и притворялись квартиросъемщиками в доме, принадлежавшем их родителям. В конце концов такие пары преимущественно регистрировали брак, а дети, рожденные до него, получали статус законных наследников.
Из того, что мы знаем о «стокгольмском браке», можно заключить, что женщины были в нем довольно независимы. По закону они не были замужем и, следовательно, не зависели финансово от мужа: они сами могли распоряжаться своим заработком
и не находились под финансовой опекой родителей. История показывает, что женщины становятся более независимыми, когда получают доступ к деньгам, которые либо наследуют, либо зарабатывают сами. Такая независимость всегда вызывала беспокойство у мужчин. Тем, кто сегодня продолжает считать, что все беды в современном обществе идут от того, что жены работают вне дома, следует присмотреться к спорам, которые разворачивались в конце XIX века вокруг женского вопроса. Все эти проблемы уже поднимались в них. […]
«Новая женщина» в Великобритании
В Великобритании обсуждение женского вопроса в 1880–1890-е годы достигло высшего накала. «Новую женщину» — так с 1894 года стали называть этот получивший распространение феномен — обсуждали на страницах газет и журналов, в романах и пьесах, в публичных речах и в беседах в узком кругу.
«Новую женщину» отличали образованность, независимость, пренебрежение традиционными семейными ценностями и размывание границ между моделями поведения, приписываемыми мужчинам и женщинам.
Для своих последовательниц она была долгожданной освободительницей, которая наконец восстановит справедливость в отношениях между полами и отвоюет привилегии для женщин в семье и в обществе. Хулители же считали ее не более чем возмутительной хабалкой, ошибкой природы, которая силится разрушить установленный свыше гендерный порядок и посеять хаос в таких священных гражданских институтах, как брак и материнство.
Скандальные дискуссии о «новой женщине», без сомнения, росли из беспокойства о будущем брака. Пока такие проблемы, как женская сексуальность, образование, труд и избирательное право, поднимались все чаще, в феминистских протестах видели попытку уничтожить «истинную женственность» — то есть идеал самоотверженной, заботливой супруги и матери. Во что превратится семья, если замужняя женщина будет состоять в
Первой в публичном пространстве этот вопрос подняла англичанка Мона Кэрд. Ее статья «Брак» была опубликована в августе 1888 года в журнале Westminster Review, и когда The Daily Telegraph предложила своим читателям высказать свое мнение на этот счет, меньше чем за два месяца в редакцию пришло около 27 000 писем.
Что же такого написала Кэрд в своей статье, что вызвало такую острую реакцию, и что позволило одному из ее современников говорить о «величайшей газетной полемике современности»? По большому счету она, опираясь на опыт таких феминистских мыслителей, как Мэри Уолстонкрафт и Джон Стюарт Милль, заявляла, что мужчины веками держали женщин в подчинении ради удовлетворения своих потребностей и что брак — один из главных механизмов их закрепощения. Кэрд писала, что современная концепция «взятия в жены» ведет свое происхождение от древней практики покупки невесты и что этой процедуре фактически соответствует современное положение вещей, когда викторианская невеста продает себя самому достойному покупателю.
Кратко и вольно очерчивая историю института брака, Кэрд особое место отводит Лютеру. Именно он, по ее мнению, отринув священную значимость брака, превратил его в коммерческое соглашение и «низвел его до положения узаконенного греха». Она сразу же отклонила и мнение о том, что в протестантизме, дескать, брак облагородился, и назначила реформаторов Лютера и Меланхтона ответственными за то, что до сих пор викторианское общество считает основной задачей женщины рождение детей, даже если от этого она может умереть.
Кэрд считала брак «заблуждением». Поскольку жена по-прежнему оставалась чем-то, что можно было приобрести, ей приходилось в своих представлениях о морали ориентироваться на идеал «служения мужчине». Интеллект, образованность и скромность жены даже для нее самой имели значение только в связи с мужем. Кэрд красноречиво говорит об этом: «Женщина должна развивать себя только как собственность мужа». Следуя той же логике, если добродетели жены принадлежат мужу, то ее проступки «порочат» его. Идея того, что мужская честь страдает от неверности жены, по мнению Кэрд, — «самое наивное проявление собственнической теории». Неверность была причиной для начала бракоразводного процесса, и во многих судах жену рассматривали как часть имущества, но Кэрд поднимает более философский вопрос: «Как
Портрет супругов Эдвардс. Анри Фантен-Латур. 1875 год
Но Кэрд не отвергала брак полностью. Она желала не уничтожения его, а перерождения, достичь которого позволило бы развеивание определенных заблуждений — например, уход от обязанности жить вместе, которое распространялось даже на тех супругов, что несчастливы в браке.
На протяжении XIX века доказанная измена была единственным легальным основанием для развода, а стоимость этой процедуры делала ее невозможной для большинства британцев.
Кэрд выступала за более мягкое законодательство в этой области, а также за лучшее образование для женщин, которое позволило бы им обеспечивать себя самим и не спешить выходить замуж ради денег. Она верила, что это превратило бы брак в сознательный выбор, построенный на любви и привязанности, а не на чувстве долга. Эти изменения могли бы поддержать люди обоих полов, которые, по мнению автора, не были удовлетворены своим положением. Кэрд полагала, что моральное возрождение не заставит себя ждать, и считала, что об этом свидетельствует «волнение умов в последние годы, знаки и чудеса, предшествующие пробуждению». Она приглашала своих читателей к дискуссии.
В подборке, опубликованной в The Daily Telegraph в связи со статьей Кэрд, были письма от замужних женщин, женатых мужчин, одиноких дам, холостяков, вдов и вдовцов, священнослужителей, буфетчиц, врачей, моряков, медсестры, художника, врача, актрисы, меховщика, нескольких секретарш и т. д. Авторы писем были по большей части представителями среднего класса, хотя встречались ответы и от представителей рабочего класса. Они либо были безоговорочно солидарны с Кэрд, либо категорически не соглашались с нею. Они рассказывали свои личные истории, радостные и несчастные, предлагали свои причины того, почему стоит отказаться от современного брака, или делали предложения, как его улучшить. Многие давали советы авторам писем, которые были опубликованы ранее. […]
Развитие дискуссии в Великобритании и Европе
Статья в The Daily Telegraph не положила конец спорам по женскому вопросу. В Великобритании поборницам женской независимости Моне Кэрд, Саре Гранд и Оливии Шрейнер противостояли противницы реформ — например, Элиза Линн Линтон, миссис Хэмфри Уорд и популярная романистка Уида. Мужчины-писатели также не скрывали своего отношения к женскому вопросу.
В отличие от более ранней прозы Остин, Бронте, Гаскелл и Диккенса, романы 1880–1890-х годов уже необязательно завершались свадьбой:
теперь брачная церемония могла расположиться в начале или середине романа, а следом могло идти описание проблем, которые она за собой повлекла. Или же в романе могло и вовсе не быть свадьбы.
Впрочем, британские романисты были на шаг позади своих коллег с континента: те уже в первой трети XIX века отказались от того, чтобы заканчивать произведение счастливой свадьбой, и начали описывать любовь, секс и замужество в более мрачных тонах. Уже в 1832 году вышел шокировавший читателей роман французской писательницы Жорж Санд «Индиана», где описывалась история жены, спасавшейся от своего насильника-мужа. В той части «Человеческой комедии», что была написана в 1830–1840-х, Бальзак рассказывает о сумасбродных мужьях и отцах, сделавших своих жен и дочерей несчастными. В «Воспоминаниях двух юных жен» Бальзак предлагает будущим невестам две модели брака: традиционный брак, заключенный по уговору, и романтический брак, совершенный в порыве страсти. Две подруги, выпустившись из школы при монастыре, сделали выбор в пользу разных моделей: одна нашла мужа, руководствуясь интересами семьи, другая — велением собственного сердца. Несмотря на свой романтизм, Бальзак оказывается на стороне женщины, выбравшей быть хозяйкой и матерью, а та героиня, что предпочла страсть, теряет своего первого мужа в чаду безудержной страсти (!) и умирает во втором браке, не сумев совладать с собственной ревностью и тем самым выступая предупреждением другим.
Но образ несчастной жены par excellence создал писатель следующего поколения — Гюстав Флобер в романе «Госпожа Бовари». Она была всего лишь провинциальной глупышкой, впитавшей романтические иллюзии своего времени; но Флобер превратил ее в великую изменницу, к решению которой — отказу сохранять супружескую верность занудному провинциальному врачу — можно относиться скорее с сочувствием, чем с осуждением. В 1857 году консервативное правительство Наполеона III пыталось возбудить иск об оскорблении морали против Флобера и его издателей, но вынуждено было отступить перед красноречием судебного защитника и прогрессивного судьи, а также перед общественным мнением, которое стояло на стороне романа.
Наконец, Лев Толстой в романе «Анна Каренина» (1875–1877) описывает по-настоящему отчаянную героиню-изменницу. Красивая, страстная, аристократичная Анна оставляет своего холодного мужа и любимого ребенка ради привлекательного офицера, графа Вронского. В итоге все несчастны. Как и госпожа Бовари, Анна Каренина кончает жизнь самоубийством, бросая и незаконного ребенка от Вронского, и сына, рожденного в браке.
Несмотря на то что и Флобер, и Толстой сочувствуют своим героиням, они все же заставляют тех поплатиться за измену. Женская измена, оставшаяся без наказания, все еще была немыслима.
К 1880-м годам и британские романисты начали вслед за своими коллегами с континента писать о сложностях брака. Среди тех, кто видел в современном брачном институте собрание потенциальных проблем, был Томас Харди. Главный герой романа «Мэр Кэстербриджа» (1866) оказывается виновен в том, что в молодые годы продал свою жену и сына моряку — это открылось, когда он был уже стар и знаменит, и повлекло за собой падение и смерть героя. В «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» рассказывается о сельской девушке, соблазненной и забеременевшей от своего высокопоставленного нанимателя; затем она выходит замуж, но, узнав о ее прошлом, муж бросает ее. В завершении Тэсс закалывает своего первого мужчину и, прежде чем попасть под арест и отправиться на виселицу, проводит несколько блаженных дней с мужем, которого она никогда не переставала любить. В «Джуде Незаметном» (1894) язвительная критика в адрес британского классового общества сочетается с пессимистическим взглядом на гетеросексуальные отношения. Провинциальный каменщик Джуд рано женится, и этот неудачный брак заканчивается тем, что жена от него уходит. Затем он влюбляется в свою кузину и несколько лет противозаконно живет с ней. Когда все три их ребенка трагически погибают, они расстаются, и Джуд умирает несчастным. Это самый печальный из романов Харди, и он пользовался наименьшей популярностью у читателей. […]
Женский вопрос в Америке
В Америке, как и в Европе, к концу XIX века появились сотни, если не тысячи «новых женщин» — женщин, которые стремились к большей самостоятельности либо в браке, либо в его отсутствие. Реформистка Эбба Гулд Вулсон, заявляя в 1874 году: «Я… не только жена, не только мать, не только учительница, но прежде всего женщина, и я имею право существовать как таковая», высказывала смелую для своего времени идею, к которой тогда приходили лишь редкие женщины, в то время как викторианское общество в целом предпочитало ее игнорировать. И все же в последней четверти XIX века американки начали прислушиваться к идеям о независимости и равенстве с мужчинами. У них появлялось все больше сомнений в необходимости брака; новые возможности для заработка позволили некоторым из них вовсе не выходить замуж. Работа по дому оставалась основной сферой, в которой были заняты женщины (согласно переписи 1870 года, половина работающих женщин выполняла работу домашней прислуги), но их все чаще брали на фабрики, в швейные и шляпные мастерские, а те, кто был более образован, могли зарабатывать преподаванием, конторской работой, писательством или прикладным творчеством. Женщинам, желавшим построить успешную карьеру, по-прежнему приходилось выбирать между работой и браком. Как писала Анна Ли Мерритт в своем «Письме к художникам, в особенности к
Некоторые женщины, особенно те, кому удавалось сделать карьеру, или те, кто имел в распоряжении собственные средства, могли позволить себе «жену», то есть состоять в так называемом «бостонском браке» — длительных союзных отношениях двух незамужних женщин.
Такие женщины, как правило, боролись за свое право на профессию и поддерживали взгляды и карьерные устремления друг друга. Писательница Сара Орне Джуэтт и ее овдовевшая подруга Энни Филдз состояли в таких отношениях почти тридцать лет. Первая женщина — студентка Университета Брауна в 1891 году, Мэри Эмма Вулли, будучи президентом колледжа Маунт-Холиок, жила вместе с Джаннет Маркс. До того как в США стали популярны идеи Фрейда, такие отношения не казались «извращением» — их считали асексуальными. Общество было терпимо к лесбийским союзам, если те не подразумевали, по крайней мере внешне, интимную близость. […]
К 1890-м годам стало невозможно игнорировать те изменения, которые происходили в роли как одинокой, так и замужней женщины в городском среднем классе. Появление женских колледжей, таких как Смит, Маунт-Холиок, Брин-Мор, Уэллсли и Вассар, возникновение женских клубов и организаций, принятие того, что одинокая женщина и даже в некоторых случаях женщина замужняя может работать, распространение представлений, что брак не кладет конец женскому увлечению литературой, музыкой или спортом (женщины чаще всего занимались теннисом или велосипедной ездой), — все это способствовало тому, что перед женщинами открывались новые свободы и возможности.
Главным символом женской эмансипации был велосипед.
В журналах и на плакатах можно было часто встретить рекламу велосипедов, а бренды соревновались друг с другом за звание велосипеда, «наиболее приспособленного для женщин». Компания Victoria Bicycles рекламировала «откидное седло» для «тех, кто испытывает трудности при посадке», а Duplex Saddle Co., играя на женских предубеждениях по части анатомии, объявляла, что, по сообщению Бостонского общества родовспоможения от апреля 1895 года, «женщине ни в коем случае не следует ездить с обычным велосипедным седлом!» — она должна купить специальное «безопасное седло», оборудованное подушкой, так что передняя лука «даже не касается тела». Журнал Ladies’ Home Journal давал своим читательницам, уже умевшим или еще не попробовавшим кататься на велосипеде, советы, как скроить своей дочери специальный костюм для езды.
Ladies’ Home Journal и Good Housekeeping возникли в середине 1880-х и держали своих читательниц в курсе последних мод и веяний. Если в 1884 году автор первого еще утверждал, что «счастливее всех те женщины, которые ведут обычную семейную жизнь», то десятилетием позднее он соглашался со стремлением замужних женщин жить все менее обычной жизнью. Традиционные советы по домоводству и наведению домашнего уюта начали перемежаться материалами с такими названиями: «Какая работа подходит женщине», «Мужчины как любовники» и «Женщина и скрипка» (1896). […]
Редакция Ladies’ Home Journal прикладывала серьезные усилия к тому, чтобы сдержать прогрессивные изменения в отношении женщин. Журнал порицал «ошибочное стремление молодых девушек заниматься бизнесом и торговлей» и восхвалял любое стремление «относиться к ведению хозяйства как к науке» и «вывести домоводство на более высокий уровень» (февраль 1896 года). На его страницах одобряли тех, кто решил переехать за город, особенно «если это молодая пара, которая переезжает в пригород и строит простой и опрятный дом в самом начале своей семейной жизни. Чем больше наши девушки дышат чистым воздухом, этим божьим даром, который в городах был отравлен мужчинами, тем лучшие выходят из них женщины: тем меньше мы увидим озабоченных матерей» (декабрь 1898 года). Как мы знаем теперь, жизнь в пригороде не стала спасением для американских матерей и жен. […]
Пока консервативные авторы в 1880–1890-е годы критиковали неугомонных новых женщин, отказывающихся поддерживать домашний уют, прогрессивные мыслители и активисты отстаивали право отвергать устоявшиеся гендерные роли и боролись за бóльшую независимость. Они подчеркивали, что женщине необходимо иметь возможность зарабатывать себе на жизнь, и преподносили женский труд не как угрозу браку, а как возможность покончить с разлагающей женщину практикой «брачного рынка». В известнейшем труде «Теория праздного класса» (1899) экономист Торстейн Веблен рисовал неутешительный портрет замужней женщины из среднего класса, для которой отсутствие работы было свидетельством высокого социального статуса ее мужа.
Веблен ввел понятие «демонстративное потребление», для того чтобы описать эпоху консюмеризма, в которой жена воспринималась как покупательница предметов домашнего хозяйства и личного обихода, потребных только для того, чтобы продемонстрировать обеспеченность семьи.
Одним из самых проницательных авторов, проблематизировавших положение замужней женщины в капиталистической Америке, была Шарлотта Перкинс Гилман. В революционном труде «Женщины и экономика» (1898) она писала, что главная причина второстепенного положения женщин — их финансовая зависимость от мужчин; в этом она на полвека опередила Симону де Бовуар. Гилман понимала, что та экономическая реформа, о которой она говорит, уже совершается на ее глазах, и ставила перед собой задачу не только проанализировать происходящие перемены, но и стимулировать их. […]
Гилман признавала, что
женский домашний труд «обладает настоящей экономической ценностью», поскольку «он позволяет мужчинам приумножать свои богатства с большей эффективностью».
Однако экономическая значимость такого труда не признавалась обществом, и он не вознаграждался. «Женщины, которые больше всех трудятся, получают меньше денег, а те, у кого больше денег, трудятся меньше». Она не предлагала платить женщинам за работу по дому и уход за детьми, будь это плата в форме ежемесячного содержания, которое давал муж, или правительственной выплаты за каждого ребенка, как в некоторых европейских странах, но считала, что женщинам нужно самим добиваться экономической независимости.
Хотя Гилман делала акцент на экономической составляющей женской независимости, она также разделяла взгляды, которые высказала ее предшественница Эбба Гулд Вулсон: женщина имеет право жить полной жизнью вне заранее определенной роли. Для нее работа была еще и средством самореализации: «созидательный труд не только приносит глубокое удовлетворение, он также необходим для здорового развития личности. За малым исключением, современные девушки проявляют тягу к такой форме самовыражения». Современная женщина, утверждающая свое право на индивидуальность, с неизбежностью вырастала из старой уравнивающей модели брака.
В разделении труда Гилман видела благо для семьи. По ее мнению, не всякая женщина должна была совмещать роли поварихи, уборщицы и няни. Вместо этого, по мере притока женщин на рабочие места, многие традиционные обязанности по домашнему хозяйству можно будет делегировать специальным работникам. И здесь Гилман смотрит далеко в будущее, воображая многоквартирные дома для семейных женщин-профессионалок, где уборкой занимались бы специальные службы, где были бы оборудованы общие столовые, «зимний сад, ясли и детский сад, где дети находились бы под присмотром обученных медсестер и учительниц». О да, работающие матери тогда, как и теперь, должно быть, мечтали жить в подобных домах.
Гилман была одновременно тонким исследователем общества и
В рубрике «Открытое чтение» мы публикуем отрывки из книг в том виде, в котором их предоставляют издатели. Незначительные сокращения обозначены многоточием в квадратных скобках.
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Читайте нас в VK, Twitter, Instagram, Telegram (@tandp_ru) и Яндекс.Дзен.
Комментарии
Комментировать