Все мы — живое доказательство одного из главных парадоксов креативности: лучше всего работу воображения стимулирует предсказуемая и банальная дневная рутина. «Теории и практики» расспросили ресторатора, галериста, писателя, иллюстратора, журналиста и редактора о том, что составляет их творческий процесс и как они заставляют себя работать, а также сфотографировали все то, что их окружает.

Каждый день мы добираемся до работы одним и тем же образом, останавливаемся в одном и том же магазине, чтобы купить кофе, и ставим его в одно и то же место на столе, приходя на работу. Включаем тот же самый компьютер, расставляем файлы на десктопе в нужном порядке, садимся в то же самое кресло и открываем те же самые вкладки в браузере. Мы следуем одному и тому же распорядку: смотрим почту, социальные сети, затем включаем музыку, удостоверившись, что кофе в кружке все еще нужной температуры — после этого мы можем начать работать. Так начинают свой рабочий день сотни людей творческих (и не только) профессий: программистов, журналистов, редакторов, дизайнеров, архитекторов. Только окружив себя привычными и обыденными вещами, мы способны придумывать, разрабатывать, рисовать, писать или проектировать.

Мария Галина, писатель

«Писатель — это состояние почти от рождения, человек уже в пятом классе знает, что будет писать. Просто бывают обстоятельства, которые отодвигают его планы. Я, например, отучилась на биолога, потому что в мое время было почти невозможно получить литературное образование, а наука была таким приятным занятием, которое давало большую степень свободы: можно было ездить в экспедиции, можно было приходить на работу в удобное время. Сейчас с наукой сложнее: чтобы получить дотацию, надо быть скорее менеджером, чем ученым. Естественно-научная подготовка помогла по крайней мере придерживаться систематического подхода к литературе. В этом деле нужно не ждать вдохновения, а просто сидеть и работать с материалом, планировать свое время, задавать себе нужные вопросы, четко формулировать их. Во-вторых, научное образование дает трезвый, безиллюзорный взгляд на мир.

У меня есть некие талисманы (наверное, у многих пишущих людей есть), которые как бы необходимы, чтобы начать новую вещь. Я знаю, что вообще писатели — и гораздо более серьезные, чем я — были подобными ритуальщиками и не могли начать работу, не расположив в правильном порядке предметы на рабочем столе. Но я точно знаю, что если работа не прет, надо найти какой-то предмет и положить на стол. Получается что-то вроде симпатической магии. И после этого вдруг все налаживается, и пишется легко. Одно условие — предмет должен найтись как бы сам, а уж тут надо почувствовать тот или не тот. Когда у меня не шла фантастическая повесть с биологическим уклоном «Прощай, мой ангел» я на пустыре нашла странный камень, напоминающий птичью голову. Очень неприятный, даже отталкивающий. Но когда я притащила его домой, сразу все наладилось. То же и с последним романом — он долго не двигался с места и чтобы как-то его подтолкнуть, я высматривала какой-то волшебный предмет, и вот на блошином рынке купила замечательную каменную книгу. На самом деле это пресс-папье, но прелесть в том, что это книга, которую невозможно открыть. Книга цвета запекшейся крови, яшмовая книга, и если она откроется, настанет конец света.

То, что вы тут видите на фотографиях — не слишком удачная попытка восстановить дизайн и обстановку 60-х, времени больших социальных упований (как потом выяснилось, нереализовавшихся). Тем не менее, подбирать и реставрировать старую мебель и предметы интерьера, отыскивать их на блошиных рынках и даже помойках — занятие увлекательное, сродни любому собирательству. К тому же, пытаясь восстановить историю той или иной вещи, того или иного промысла (а в 60-е еще сохранились полукустарные промыслы) узнаешь много интересного. Иногда это целые сюжеты, которые вдруг начинают разворачиваться сами по себе. Хотя, конечно, пользоваться вещами, ранее принадлежавшими кому-то еще — дело сложное. Эта вещь может тебя отторгать, помня прежних хозяев,а может, напротив, быть благодарной, что не оказалась на помойке. Впрочем, в любом случае, вещи долговечнее людей».

Митя Борисов, ресторатор, основатель «Жан-Жака», «Джон Донна», «Маяка»

«Я встаю по-разному — в зависимости от необходимости. У меня есть стол дома, с компьютером, где я иногда смотрю, а иногда не смотрю утром почту. Есть столики заведений и одна переговорная комната на 15 человек в Жан-Жаке на Льва Толстого. Мы ее занимаем раз в неделю, когда надо собрать всех сотрудников и обсудить что-нибудь. Она, кстати, для всех, ее ребята из «Яндекса» снимают и вообще все, кто хочет.

Встречи провожу за столиком — в зависимости от того, где хочется посидеть. Как правило, все равно на Никитском бульваре. Еще есть офис на Никитской недалеко от «Маяка», где я не люблю находиться и не нахожусь. Да он не особо-то и нужен при такой работе. Она заключается во встречах с сотрудниками и планировании, ближайшем и далеком, и придумывании. Сейчас обсуждали проект «Клуб рисовальщиков» — давнее объединение, основанное Лаврентием Бруни, такой клуб художников и нехудожников, которые встречаются и рисуют, как правило голых девушек, с натуры. Мы решили превратить эту затею в постоянно действующее заведение.

В «Жан-Жаке» очень удобно, потому что там скатерти бумажные, а у меня привычка что-нибудь зарисовывать, чертить, пока обсуждается идея. Есть еще куча технической работы, от которой никуда не деться: переговоры с подрядчиками, поиск сотрудников, что в Москве, да и в России — катастрофа. Жуткий непрофессионализм и неумеренно высокие бессмысленные зарплаты. Мы вообще главным образом смотрим на менталитет: советский/несоветский. Несоветских тренируем. Потом, у нас правило, что топ-менеджмент не работает с 9 до 18. Отпусков по месяцу я тоже не понимаю. Как можно в такой драйвовой ситуации — а в другой работать неинтересно — взять и прерваться на месяц? Путешествия, впрочем, тоже отчасти работа. Впечатления обрабатывать.

У меня не разделяются отдых и работа. Вот я лежу дома, читаю книжку — это отдых? Да. И работа: вдруг что-то увидишь, запишешь. Название придумываем для детского центра, три месяца уже не можем. Вот я не угадаю, откуда оно появится. От скучной и неприятной работы мы просим нас избавить профессионалов».

Михаил Фишман, журналист

«Я работаю журналистом. В частности, ведущим на «Дожде»: прихожу раз в неделю читать новости. Пишу колонки в «Ведомости», «Московские новости», Forbes.ru и в Die Welt про жизнь в России. То есть, я или готовлюсь к эфиру, или пишу. Как я готовлюсь к эфиру: во-первых, есть такой замечательный человек Анна Николавна Петрова, которая помогает мне работать с речью, я беру уроки иногда. Прихожу к ней домой или мы с ней делаем из меня оратора по скайпу. Уже на месте мы с редакторами и соведущей обсуждаем, какие, собственно, новости есть, и примерно накидываем план выпуска. Беру бумажки какие-нибудь, немного, на которых что-нибудь пишу.

Я пользуюсь ежедневником, когда работаю буквально журналистом: беру интервью у кого-нибудь, например, что-то записываю. Впрочем, уже меньше, чем раньше. Большая часть работы вообще-то происходит в голове: садишься перед экраном и пишешь.

Сейчас я много времени провожу дома и пишу, чего я раньше не делал. Раньше я мог работать только рано утром: мог сосредоточиться только с 7 до 12. Теперь попроще, я более-менее в любое время работать могу. Все время пью кофе, когда пишу — привычка. Лет 15 назад я курил за работой, а потом наоборот перестал — никогда не курю, когда работаю».

Юрий Кацман, главный редактор журнала F5

«За работой я всегда курю и всегда пью кофе. Перед тем, как выпустить новый номер F5 на iPad, я собственноручно проверяю его как бета-тестер на специальном приложении «Терминал F5». Я вообще считаю, что традиционные медиа должны переводиться в электронный формат. Сейчас по оперативности журнал сильно проигрывает: первоначально ведь он создавался для тех, кто не очень активен в интернете, а сейчас так получилось, что он стал интересен и тем, кто вполне себе активен. Мы постепенно откажемся от бумажной формы и целиком перейдем в онлайн. Поэтому у меня на столе компьютер, iPad и бумаги, которые нужно подписать оперативно.

В понедельник, когда начинается работа, у меня следующий распорядок дня: я приезжаю где-то часов в 11 и часа два я занимаюсь всякими административными вещами, которые на мне лежат. В понедельник мы выкладываем номер на сайт, и я проверяю, что мы выпускаем. Нужно проверить, все ли правильно лежит, какие комментарии в наших соцсетях, фейсбуке. А потом у меня самые разнообразные встречи от дома до офиса».

Ирина Меглинская, фотодиректор «Афиши», галерист

«Мой день начинается с чашки кофе и пяти сигарет. Я проверяю почту и медленно пью кофе, на это уходит где-то полтора часа. Кофе варю по-турецки, люблю пить холодным, остывшим. Встаю где-то в районе 8-9. Кофе-сигареты-почта, и потом уже все остальное: водные процедуры, легкая зарядка, легкий завтрак, и вперед. Мне не нужно концентрироваться на работе — я всегда все делаю осмысленно и ничего не делаю просто так, если я куда-то иду, я знаю, зачем я туда иду.

Моя жизнь устроена, как тетрис — что на меня падает, то я и отбиваю. Мне как-то удается проскакивать между обязательствами, желаниями и тяжелой работой. Если я запишу список дел на завтра, я буду только расстраиваться, потому что список будет очень длинным. Наверное, я что-то забываю, но эта проблема сама появляется перед глазами, и я ее решаю тут же. За работой пью воду, иногда с каплей виски.

Я не робот, не работаю от обеда до забора. Бывает, что назначаю три встречи в одно время в разных точках Москвы — мне, конечно, дико неудобно потом. Но от действия же важен результат, а не само действие. Поэтому как бы я не делала, в стрессе или спустя рукава — когда виден результат, победителя не судят.

Мой дом — это продолжение офиса, я всегда что-то делаю до 1-2 ночи: или лекции готовлю, или смотрю, что у нас в политике и экономике происходит. А отдыхаю я за городом — вот там я отключаю телефоны, все вырубаю. Наверное, только за счет этого мне удается держать хвост пистолетом.

Рабочее место у меня и в галерее, и в «Афише», и дома, и на пеньке могу работать, если нужно. Я не обживаюсь никакими девайсами. Есть пепельница — курю, как паровоз, не помню, откуда она — как-то приблудилась. Она деревянная, это карельская береза. Я не люблю обустраивать рабочее место, разные вещи бросаю на столе, а потом ищу. Хотя телефон чаще всего рядом с зарядкой, а сигареты с пепельницей рядом со мной и компьютером. Я провожу за компьютером очень много времени — часов 6 в день, это очень плохо. К сожалению, это единственный такой быстрый инструмент.

Стол я заказала в мастерской, причем хотела сначала чисто коричневым, а в мастерской не хватило каких-то материалов, и мне сделали полосатым снизу, все равно не видно. А когда привезли сюда, я решила, что у меня будет полосатый стол. Большой — чтобы все валялось и чтобы все было под рукой. У меня на столе управляемый хаос, всем кажется, что это беспорядок, а на самом деле я знаю, что где лежит.

Бывает, случается приступ гнездования, и я начинаю раскладывать все по местам. Но даже когда я бросаю что-то, я бросаю все в кучи, а у куч есть свои места. Вообще, я должна сидеть еще выше — на третьем этаже — но я как-то не решаюсь туда идти, там настоящая прорабская, там я буду какой-то недосягаемой. Музыку за работой не слушаю, только в машине, в деревне слушаю соловьев, а так я слушаю только разговоры. Я к музыке отношусь очень трепетно, я считаю, что музыка должна забирать — какая тут работа. Люблю классическую музыку, оперу.

Меня окружает искусство, которое я люблю. Это все картины, здесь же параллельно идет торговля искусством. Картины, которые меня окружают, я переставляю раз в месяц где-то, когда мне хочется пообщаться с какими-то другими изображениями. Сразу жизнь другая наступает, маленькая, но другая, когда картинки меняются. Поэтому я не люблю кабинеты, где все уже на своих местах, бронзовые штуки стоят — это неинтересно, когда перемен нет.

Стулья у меня с помойки. Я очень люблю собирать стулья и двери, особенно сталинские, и продолжать им жизнь. У меня есть 12 дверей в стиле ампир. Наверное, дальше буду собирать брежневские стулья, уже начала. Папка — записная книжка на приколе, это моя замена айфону. Я люблю листать и все записывать руками, потому что я уже разучилась писать. Мне кажется, сейчас будет тренд правописания — все будут хотеть обратно учиться писать.

Я сама обставляла рабочее пространство, я очень люблю вить гнездо, наверное, это мое любимое занятие на досуге. Я люблю думать и переставлять вещи. Я могу быть голодной, но не могу жить в месте, где мне не красиво. На рабочем столе у меня серый фон, при моей работе незачем ставить картинку на десктоп. Обычно у меня на десктопе такой же хаос, как и на столе. Раз в месяц я навожу порядок, а потом — опять по новой.

У меня есть еще специальная корзинка — хуйнесобирательница. Вот тут как раз брошь, сейчас нацеплю на себя и буду выступать с попугаем. Я считаю, что каждый человек должен уметь делать много вещей — и в профессии, и в жизни, руками, помимо умственного труда. Я, например, устала в пятницу, приехала на дачу, смотрю: газон не покошен. Взяла газонокосилку и прокосила весь участок, дико устала. Зато приезжаешь в город с очищенным сознанием и ощущением, что сделал что-то полезное.

Бывает, иногда срывается глаз: когда смотришь много картинок и перестаешь понимать, что хорошо, а что плохо. Для этого надо куда-то уйти, выбросить все из головы, полистать книжек, посмотреть на закаты, тогда какое-то другое дыхание приходит. Надо менять деятельность, менять место обитания, перемены в жизни — это хорошо, и маленькие, и большие. Еще у меня есть ключик — никто не знает, от чего. Все понимают, что он находится здесь, пока не найдет свое место. Мне кажется, он от почтового ящика».

Виктор Меламед, дизайнер, иллюстратор

«Мой день начинается с того, что в 8-9 утра кто-то из детей прыгает мне на голову. Они, конечно, мешают работать — в хорошем смысле. Но вообще я так себе работник, неорганизованный. Заваривание чая или уборка на столе могут затянуться на полдня и весь процесс разрушить. Лучше всего я работаю ночью, когда застреваю в процессе. В России никто не учит тайм-менеджменту, и это проблема. Я уверен, что это нужно делать со школы — методики все давно известны.

Когда-то я работал в одной рекламной конторе, мы проходили тестирование, и про меня написали, что я в напряженной ситуации буду работать в состоянии средней интенсивности стресса — это правда. Стресс для меня неотделим от работы, паника стимулирует творческий процесс. Поэтому иногда я осмысленно оставляю дело на последний момент. Лучше всего мне удаются вещи быстрые, в какой-то степени я сделал на этом карьеру. Так что когда работа не удается и глаз замыливается, я просто начинаю все заново, и всегда выходит лучше всего та картинка, которая с первого движения удалась.

У меня довольно разнообразная деятельность, иллюстрация — самое любимое занятие, хотя преподавание сейчас отнимает большую часть времени. Скоро начнется наш интенсив по иллюстрации, пока что у меня летние каникулы.

Сейчас я делаю работу для проекта Illostribute. Это коллективные посвящения современных иллюстраторов важным для нас художникам. В этот раз — мексиканцу Эрнесто Кабралю. В основном он известен своими рисованными киноафишами, очень гротескными. А поскольку я пытаюсь залезть на территорию объемных техник в иллюстрации, то вылепил одну его афишу в пластилине, потом буду обрабатывать в фотошопе. Это такой затяжной эксперимент: техники, в которых я чувствую себя безопасно, себя исчерпали до какой-то степени, хочу научиться чему-нибудь новому. Физически мировое движение иллюстрации в Россию не заходит, наши выставки — это не как концерты у музыкантов, единственный способ встретиться с публикой. Интернет в нашем деле — великая вещь.

Портрет английской королевы привез мне британский коллега, сказал, что это лучший bad object, который он нашел. Лица — Тима Яржомбека, утащил с его выставки. Портрет — Стива Бернстина, моего любимого музыканта, которого я долго слушал, а потом познакомился в Нью-Йорке и сделал ему две обложки.

У меня хранятся книжки, которые я привожу из-за границы, каждый раз по полтора десятка кило. Есть сборники иллюстраций, в которых я участвовал или которые мне просто нравятся, много комиксов, они мне сейчас очень интересны, туда я тоже пытаюсь влезть. Планшет — очень полезная вещь. Первый планшет мне подарил отец, он был очень маленьким и неудобным, но поскольку это был подарок, приходилось на нем работать. И как только мне в руки попал большой, мне как будто руки развязали, так с тех пор и не могу остановиться. Пластилиновый бюст Церетели — это моя первая профессиональная вещь в пластилине. Когда получил задание, сразу понял, что надо делать в бронзе».

Фотограф: Федор Ратников