Нью-Йоркский урбанист Дэниел Латорре, эксперт проекта Project for Public Spacеs, участник Occupy Wall Street и создатель компании The Wise City, выступил на «Делай саммите» с лекцией о том, как вовлечь жителей в процесс преобразования города. «Теории и практики» поговорили с активистом о социальных идеях в архитектуре, креативном плейсмейкинге и роли технологий в развитии городских пространств.
— Расскажите, пожалуйста, про идею плейсмейкинга — как участие горожан создает точки притяжения и запускает возрождение района?
— Базовая идея плейсмейкинга в том, что это — совместное планирование центров местного сообщества, дизайном которого занимается само сообщество. Так что сообщество здесь на первом месте, дизайн — на втором. Стратегия заключается в том, чтобы создавать пространства с вовлечением простых людей — с фокусом на публичные пространства, а не на частные. Если у городов есть хорошие публичные пространства, то и остальная городская жизнь складывается удачно: всю прибыль культурной и общественной жизни обеспечивают именно они. Все общественные организации — школы, институты, культурные центры и так далее — очень сильно зависят от состояния публичных пространств.
— Когда вообще зародилась эта большая дискуссия o важности публичных пространств, об участии простых людей в жизни города, в 60-х, с Джейн Джекобс?
— Я думаю, что впервые идея плейсмейкинга появилась еще в 1700-х в Англии в рамках большого движения вокруг ландшафтного дизайна. Я проводил исследование и обнаружил, что впервые эти слова звучали именно в эти годы. Но значение у них было другое; в том смысле, в котором placemaking понимается сейчас в городском планировании и в городском дизайне, в этом смысле концепция находится под влиянием работы, которую проделал Уильям Холловей. Уильям Холловей был журналистом и директором журнала Fortune, и ему было очень интересно, как городская среда влияет на бизнес и на жизнь тех, кто работает в бизнесе. Он мог предсказать, когда те или иные компании переедут из одного города в другой — он анализировал решения, связанные с выбором жилья, у владельцев бизнеса. Когда некоторые владельцы крупного бизнеса начинали оставлять Нью-Йорк и переезжать на окраины, он был готов предсказать, что и компании в скором времени переберутся туда, где есть владельцы.
Тогда же он поддержал Джейн Джекобс в ее решении написать книгу о ее идеях и о работе, которую она проделала. Она была общественным активистом в начале и совсем не была профессионалом, она была любителем. Она была простым горожанином, которого начала волновать жизнь в его районе, поскольку эту жизнь могла нарушить автострада Роберта Моузеса. Так что Уильям Холловей поддержал ее и предложил ей написать статью в журнале Fortune — и это было начало книги «Жизнь и смерть американских городов». Вильям Холловей был также исследователем, а основатель Проекта публичных пространств (Project for Public Spaces) Фред Кент был его студентом. Проект публичных пространств, некоммерческая организация, которую он основал — это институция, которая стала использовать слово «плейсмейкинг» именно в контексте эры Джейн Джекобс, в ее широком определении: с фокусом на жизнь сообщества и его потребности, с желанием слушать сообщество и иметь альтернативный путь принятия решений относительно городской жизни — «снизу вверх».
— А каковы были следующие этапы этой дискуссии о публичных пространствах?
— В терминах эволюции? Я думаю, что PPS проделали очень много работы в направлении временных и пространственных перемещений людей в публичных пространствах. Они устанавливали камеры, снимали фильмы, чтобы наблюдать за поведением людей. После того, как они сделали все это, они смогли выделить очень много паттернов. И многое из этого было частью этнографического подхода — просто наблюдение за людьми. Спустя, как мне кажется, лет десять подобной работы они поняли, что нужно просто пойти и разговаривать с местным сообществом. Ты не можешь получить всю нужную информацию методом наблюдения: нужно вовлекать местное сообщество. В этот момент они поняли, какая методология у них должна быть на самом деле, и определились со смыслом, который они вкладывают в идею плейсмейкинга — что это должен быть намного более коллаборативный подход, с обязательным участием сообщества. Я думаю, что примерно в 90-х они решили использовать слово «placemaking» как собирательный символ всех этих идей — до того они использовали этот термин, чтобы подчеркнуть эксклюзивность, это было что-то вроде брэндинга отдельных проектов. А вот в 90-е они решили употреблять слово «плейсмейкинг», чтобы отличить свой проект от простого городского дизайна, который в своем конвенциональном значении связан с подходом «сверху вниз».
— Правильно ли я понимаю, что без этих ключевых фигур (Джекобс, Кента) у нас не было бы идеи города человеческого масштаба, современного понимания публичных пространств и так далее — или они просто были бы немного другими?
— С исторической точки зрения ключевой фигурой был Уильям Холловей. Ян Гейл из Gehl Architects в самом начале своей академической карьеры услышал о Холловее и прочитал его статьи о пространстве. Он ознакомился с его работами, поговорил с ним, чтобы понять, чем тот занимался. Так что Холловей повлиял на Гейла, он повлиял на Френка Кента, который организовал PPS.
— До этого мы говорили в основном о риторике США. Вы сами из Южной Америки, я проводила несколько интервью с архитекторами оттуда и всегда чувствовала, что социальные идеи в архитектуре там очень сильны. Расскажите, пожалуйста, о бэкграунде этих социальных идей — и о своем бэкграунде.
— Я родился в самом центре колумбийского города Богота, рядом с главной площадью. Мое детство прошло в очень богатой городской среде, где было много людей, цветов, голубей и так далее. Когда мне было пять лет, мы переехали в Северную Америку, — сначала в Калифорнию, потом в Миннеаполис. Семья моей мамы из Миннесоты, это в центре США, туда в
Что касается Колумбии и Латинской Америки, я сейчас провожу исследование в крупнейшем городе Колумбии, Кали. Там есть 15-километровый железнодорожный путь, который они хотят превратить в зеленый коридор и добавить туда велодорожек, пешеходных дорожек, парков, площадей и скоростных автобусов. Одна из идей, очень популярных сейчас в Колумбии, — это социальный урбанизм. Эта идея отличается от плейсмейкинга, хотя она тоже выросла из архитектуры и городского планирования. В Колумбии и Южной Америке архитекторы намного больше думают о потребностях и проблемах общества, чем в Северной Америке и США, здесь в целом намного сильнее левые идеи. В Южной Америке другое политическое сознание — и люди, занимающиеся городским планированием, хотят, чтобы оно решало социальные задачи. Это и называется социальным урбанизмом, и это движение приводит к определенной экспериментальной и политической ситуации в архитектуре.
— Какими проектами вы занимаетесь сегодня и какие новые задачи сейчас решает плейсмейкинг?
— Я все еще занимаюсь работой, связанной с публичными пространствами, но теперь занимаюсь цифровым плейсмейкингом. Я также стараюсь использовать эти идеи и в других направлениях, с которыми я работаю, например, в работе с местными сообществами по вопросам окружающей среды, чтобы горожане подходили сознательнее к вопросам экологии. Я работаю и с культурными институциями, чтобы они понимали, что тоже могут участвовать в жизни сообществ. Вместо того, чтобы быть местом, где идеи «висят на стенке», культурные институции могут помочь идеям менять жизнь сообщества. С этим связаны идеи креативного плейсмейкинга — плейсмейкинга, который сильно связан с искусством. Это довольно естественная связь: у каждого города есть много талантов, и творческие люди тоже многое могут предложить для того, чтобы сделать городскую жизнь лучше.
«Нам не нужно ставить целью “умный город”, потому что это не обязательно включает в себя человеческий фактор»
Сейчас я работаю над совместным проектом с Институтом графических искусств в
— А что делать в неидеальных случаях?
— Если город заинтересован в подобном изменении, то он может повлиять на местное сообщество — и местное сообщество примет в нем участие. Но во многих городах горожанам не нужно ждать этих изменений в сознании властей: если ты не видишь в своем правительстве желания перемен, ты можешь заставить их сделать эти изменения — с помощью разных действий, интервенций, вовлекая в свою активность новых людей. Каждая новая организованная активность будет запускать новые процессы.
— Давайте поговорим немного о новых технологиях. Что цифровой подход дает сегодняшней урбанистике?
— Мир, в котором мы живем, перешел в цифровую окружающую среду — и на уровне этой среды мы все связаны друг с другом. В контексте этой цифровой и коммуникационной сети мы можем быстрее находить единомышленников. Поэтому плейсмейкинг может происходить намного быстрее: идея, возможность организации, внимание прессы, политическое внимание — все это можно получить намного быстрее. Можно быстрее запускать разные процессы — и быстрее распространять их результаты. Идеи воплощаются в жизнь быстрее и эволюция идей происходит быстрее — как хороших, так и плохих идей. Вот почему я создал The Wise City — даже маленькое решение большого количества людей может иметь значительный результат. Мы знаем, что много маленьких решений могут привести к большим результатам — я надеюсь на то, что мы разработали технологии, которые приведут к благоразумным решениям и благоразумному городу — и что это благоразумие в решениях пойдет городу на пользу.
Эволюция технологий в данный момент разъединяет нас — направление, в котором разрабатываются технологии сегодня, отделяет нас друг от друга. Я не считаю это благоразумным. Моя критика заключается в том, что нам не нужно ставить целью «умный город», потому что это не обязательно включает в себя человеческий фактор. Очень многие дискуссии о технологиях ведутся только в терминах эффективности. Иногда эффективность не является человеческим опытом: например, почему людям нравится танцевать медленные танцы? Когда дело доходит до танцев, никто не ставит себе цель стать более эффективным. Моя творческая задача — сделать город похожим на танец, где бы, метафорически говоря, больше танцевали — ну и буквально, возможно, тоже.
— Как города будут управляться в будущем? Эпоха больших мастер-планов уходит?
— Я думаю, что видение в больших масштабах все-таки нужно. Мастер-план все еще сильно связан с созданием фундаментальной политики и приоритетов в схемах, и в этом по-прежнему есть необходимость. Неплохо иметь широкое видение, даже когда хочешь создать город человеческого масштаба — поэтому планы или даже какие-то скетчи можно оставить. Но нужно отказаться от следующего: нельзя жестко фиксировать эти планы, называть их планом на ближайшие 20 лет и отказываться их менять. Многие города, применяющие подход плейсмейкинга, все еще заняты мастер-планами, но они также устраивают ежегодные ревизии, анализируют, что сейчас заботит горожан. Это интерактивный план, чуткая политика вместо фиксированной точки зрения, и главный принцип здесь — меньше следовать плану, но быстрее реагировать на изменения. Это и отличает города, которые впитали в себя идеи плейсмейкинга, они на пути к тому, чтобы сделать пожелания своих жителей частью нормальной процедуры принятия решений.
— Как вы думаете, профессия архитектора и урбаниста изменится? Сейчас поговаривают, что в свете этих изменений урбанист станет просто менеджером проектов, а архитектор в своих работах будет работать по формуле «форма следует за данными» вместо старого доброго «форма следует за функцией».
— Да, это часть дилеммы — многое в риторике «умных городов» происходит из данных, из информации. Это связано с коммутативной методологией: если мы получим больше данных, мы сможем сделать лучший город, спроектировать лучшие пространства. Профессия архитектора в некотором роде оказалась в кризисе. Постмодернистская практика исчерпала себя — она по определению была очень нигилистична и слишком занята текстом, ссылающимся на самого себя значением всего на свете. Это оказалось ловушкой, если вы почитаете Дерриду и постмодернистов, то поймете, что это была дилемма, а не цель — получить эту мешанину, всю эту самореференциальную абстракцию, чтобы понимать друг друга.
Реальность — и в том числе реальность идеи с активизмом — в том, что действие очень конкретно. Строительство автострады через сообщество — это очень конкретная цель, это очень суровая реальность, которая влияет на сообщество.
«Мое любимое определение публичного пространства — это пространство, за которое приходится соперничать, потому что оно открыто»
Расцвет новых медиа повлек за собой риторику человеческих прав, прав на город, доступности знаний и экономической справедливости в вопросах того, как правительство тратит городские бюджеты. Я верю, что это оказывает давление на профессию архитектора и урбаниста. Я чувствую, что то, что происходит в Колумбии, где архитекторы и урбанисты говорят о социальном урбанизме и пытаются понять, как их профессиональная экспертиза может использоваться на благо общества, — это для меня будущее. Возможно, останутся архитекторы, которые прежде всего захотят быть художниками и будут заниматься практически скульптурой. Я не думаю, что это явление когда-нибудь исчезнет, но многие из тех, кто сейчас учится архитектуре, лишены иллюзий и больше занимаются социальной работой. В некотором роде профессия уже меняется в сторону новых поколений, которые к ней присоединяются. Потому что они не верят старшим, которые часто были одержимы постмодернистской точкой зрения на мир как на текст, не обращая внимания на контекст, на действительность, в которой живут люди. Архитектура очень сильно влияет на то, как люди живут и чувствуют себя — например, было очень много жалоб на архитектуру Фрэнка Гэри, потому что людям не нравилось работать в этих зданиях, им было некомфортно.
Возвращаясь к вопросу, я думаю, что изменения уже коснулись software (по аналогии с устройством компьютера — та часть дизайна и архитектуры, которую можно менять относительно быстро и безболезненно, например, дизайн интерьеров, прим. T&P). Я вижу, что дизайн с фокусом на человека меняет много профессий. Архитектура — одна из наиболее стабильных дисциплин, потому что долгое время существовала в изоляции, и архитекторы жили в башне из слоновой кости. Возможно, архитектор станет одной из последних профессий, которая будет реагировать на реальные потребности людей.
— Сохраняется ли сегодня противостояние между подходом «снизу вверх» и «сверху вниз» в принятии городских решений? Или компромисс уже достигнут, принимая во внимание биеннале 2012 года и тот факт, что вы — представитель гражданского активизма — сотрудничаете с мэром Нью-Йорка?
— Я думаю, что доминирующая парадигма в принятии решений — все еще «сверху вниз». Но подход «снизу вверх», казавшийся до последнего времени совершенно нереалистичным, — он теперь видится как жизнеспособный и даже необходимый подход. Мы только что выиграли битву за легитимность. Плейсмейкинг, дизайн с акцентом на человека, все эти идеи «снизу вверх», идеи социального урбанизма — все это теперь стало легитимным. Теперь предстоит долгая битва, надо менять профессии и менять правительственную политику. Мой антропологический бэкграунд подсказывает мне, что на этот процесс потребуется целое поколение. Может, это случится быстрее, но города и здания — это медленный цикл. Software меняется быстро, но смена самой практики строительства — долгий процесс.
— Говоря о быстром и долгом: быстрые изменения — это временные изменения? Все эти DIY-подходы часто критикуют за недолговечность.
— Все это верно, быстрые изменения дешевле, и тактический урбанизм, agile-urbanism (быстрый урбанизм), lean urbanism — все эти разные идеи применяют один подход: они должны быть очень быстрыми. Это меняет вещи быстро, и эти изменения недолговечны, но они ведут к более стабильным изменениям, вовлекают общество и местное сообщество. Местному сообществу, правительству и заинтересованным лицам я могу советовать только одно — не нужно ждать изменения профессии.
— Ну и самый последний вопрос, чтобы подвести итог нашей дискуссии. Что нужно для хорошего пространства?
— Есть много качеств, которые сразу приходят в голову, и большинство из них связаны с тем, насколько это пространство открыто, открыто технически и культурно. Каждый ли может ощутить, что ему тут рады? Нравится ли вам там находиться? Готовы ли вы побороться за то, чтобы там находиться? Мое любимое определение публичного пространства — это пространство, за которое приходится соперничать, потому что оно открыто. Я чувствую, что движение общества и общее направление дискуссии в обществе движется в сторону большей открытости, к более открытому обществу. Способность менять пространство, влиять на него и бороться за него — это то, что добавляется к эмоциям, которые мы испытываем от публичного пространства, и это ключевая энергия, которая влияет на качество пространства.
Комментарии
Комментировать