В Музее Москвы в рамках фестиваля Plums прошел выставочный проект «Кэмп — альтернативная чувственность». Куратор проекта — Даша Бирюкова, научный сотрудник отдела видео- и кинопрограмм ГЦСИ. «Теории и практики» поговорили с ней об избыточности образов, православных мотивах в моде, гей-вечеринках, Валерии Леонтьеве и критике общества потребления.

— С чем связан повышенный интерес к кэмпу сегодня? Почему делать сейчас выставку про кэмп — это актуально?

— Говорить о новой волне интереса к кэмпу сейчас не приходится, потому что кэмп — это не стиль, это форма, в рамках которой действуют художники, и, по большому счету, они работали в этой стилистике всегда: от зарождения кэмпа в 60-х до наших дней. В основном это эстетика трэша, вычурности, избыточности, иcкусственности, синтетичности, пластмассовости, которая всегда существовала на протяжении всего периода расцвета массовой культуры. Лично мне стали попадаться работы, которые сильно меня вдохновляли и воодушевляли, и в какой-то момент их набралось достаточное количество для того, чтобы сделать выставку. Никакой новой волны, собственно, я не вижу.

— Расскажи про наиболее интересных художников, которых вы показывали на выставке «Кэмп — альтернативная чувственность».

— Я считаю большой удачей, что мне удалось договориться со знаковым немецким художником Дэниэлем Пфлуммом. Он не выставлялся в России, и я о нем услышала буквально полгода назад, когда один австрийский художник подарил мне номер журнала Frieze, в котором была статья, посвященная Пфлумму. Это художник и музыкант, у него также есть музыкальный лейбл, а в начале 1990-х годов он открыл один из первых техно-клубов в Берлине. Он был на волне зародившейся критики культуры массового потребления, иронизировал на тему логотипов корпораций, на тему создания законов рекламы и рекламных роликов. На выставке была представлена его прекрасная четырехканальная видеоинсталляция, где были взяты клише рекламных роликов тонального крема, когда девушка снимает свитер и ей говорят, что тональный крем не оставляет следов, или создания шоколадных батончиков и других прелестей капиталистического строя.

Художник закольцовывает процесс снимания-надевания свитера или водоворот шоколада, превращая это в абсолютно абсурдный медитативный жест. Он создает различные маркетинговые концепции для несуществующих транснациональных корпораций и всячески иронизирует на эту тему. Делал он это все в 90-е годы, и на данный момент это не так актуально, потому что все мы уже переиронизировали на тему культуры потребления, но показать его в Москве важно.

Есть прекрасные американские художники Люк Уайатт и группа Smash TV (Брендон Шилдс и Бэн Кроу) — молодые люди из Бруклина, которым примерно по 30 лет, они выросли на MTV, на второсортных фильмах 80-х годов с обилием кетчупа и пластмассовой бутафорией, — и для них это было счастливое детство. Но понятно, что серьезно они к этому относиться не могут: Люк Уайатт берет самые аффективные клишированные моменты из фильмов и выстраивает из них видео про тотальную ностальгию по ушедшей эпохе, которая уже никогда не сможет возродиться, так как технический прогресс дошел до той степени, что у нас скоро обычные телевизионные сериалы будут делаться в 3D. С другой стороны, это жесткая критика мелочности и избитости всех сюжетов и образов массовой кинопродукции. И кондовый глитч 90-х, которым он пользуется, придает ауру ностальгии.

Также очень интересна работа Пермина Блума, которого мы привозили в прошлом году в ГЦСИ с Кариной Караевой. Он делал паблик-ток на тему клишированности и фетишизации культуры, то есть поглощения массовой культурой мира искусства, когда люди не могут адекватно осознавать и воспринимать произведения искусства и продукты потребления, которые им преподносятся, потому что у них уже выработался определенный ритуал восприятия, и Блум борется с этим ритуалом. В работе, которая будет представлена на выставке, Блум размышляет на тему корпораций вроде Apple, которые каждый год выпускают новые гаджеты, создавая при этом новую концепцию восприятия мира посредством этих гаджетов. На видео показан момент попадания пули в iPhone на фоне лесного пейзажа, после чего очень эффектно в замедленной съемке разлетаются осколки стекла. И все это показано сначала в прямой последовательности, потом в реверсе, — полная бессмысленность и метафора абсурдности гонки за технологическим прогрессом.

— Кого из российских художников и режиссеров, работающих с данной стилистикой, ты можешь привести в пример?

— Диму Кавко, игра которого представлена на выставке. Тема использования компьютерных игр в качестве произведения искусства — очень симптоматична, потому что мультимедийное искусство сегодня выходит на какой-то новый формальный уровень: оно исследовало видео, исследовало компьютерную графику и генеративное видео, и ему нужна новая форма. Художники теперь научились программировать игры, и мне кажется, это очень интересно, так как компьютерная игра — это всегда некоторое интерактивное действие, которое имеет цели и задачи. Художники используют данную форму без каких-либо целей, это своего рода эскапизм, когда ты создаешь некое пространство, в котором выстраиваешь свои правила. И Дима Кавко в какой-то момент понял, что у него накопилось много работ, которые он хотел бы показать, но жестокий арт-мир не дает ему возможности найти место для их показа.

И тогда он пришел к выводу, что сам может создать виртуальную галерею для показа своих работ, среду — пространство игры, бесцельной «ходилки», где ты рассматриваешь экспонаты, как в музее. То, что он раньше занимался профессионально графическим дизайном и разными логотипами и фактурами, помогло ему создать кэмповский антураж своей галереи. Также он использует достаточно модную сейчас эстетику микрорайонов. Как раз все эти истории с бетонными парковками рождают аффективное чувство из-за своей отдаленности, отчужденности, потому что это вроде как публичное пространство, которое должно встраиваться в некий социальный круг взаимоотношений, но оно находится далеко от цивилизации и потому является совершенно замкнутым. Получается, что странная тематика работ представлена в странном антураже. Эта двойное отстранение и есть прекрасный пример современного кэмпа.

— С чем ты связываешь популярность и всплеск внимания к эстетике кэмпа сегодня среди так называемой новой молодежи и сетевой культуры? Есть множество пабликов, где тиражируется эклектичный образ трэша и бдсм, примитивной анимации и нет-арта пятнадцатилетней давности и возвращение моды на глитч, унылые российские окраины, православные образы, а также исламские паттерны?

— Массовая культура основана на том, что она возрождает стили, которые были до этого. Если цикличность в истории происходит с амплитудой в 100 лет, то в массовой культуре эта амплитуда намного меньше. Сейчас я вижу возрождение панковских течений из-за того, что прошел как раз этот цикл, когда пришло время возрождать эту эстетику. И в рамках кэмпа мы говорим именно об эстетике, а не о каком-то программном стиле, который основывается не только на форме, но и на определенном сообщении. Тут идет именно формальное возрождение, новый виток. Художники на нашей выставке тоже используют эту оболочку, но они в рамках художественной стратегии встраивают в нее свои смыслы.

Кэмп завязан на гей-эстетике, и сейчас, по крайней мере в России, точно существует сильное движение, массовая идентификация гей-сообщества, вплоть до того, что в прошлом году была серия семинаров и публичных обсуждений этой темы среди представителей художественной сцены. Когда определенная категория людей проидентифицировала себя полностью, она может с уверенностью говорить о том, кто она и что она есть, и что она имеет право существовать на равных правах с представителями гетеросексуальной ориентации.

То же самое можно сказать и про моду на глитч — это тот же цикл (конец 80-х — начало 90-х), который опять заново рождается. Возможно, через 20 лет все будут рефлексировать на тему хайтека и 3D.

А встраивание герметичной восточной культуры в массмедийное социальное пространство — это тоже стратегия кэмпа, это попытка совмещения совершенно несовместимого, синестезия.

— В этом смысле сегодня эстетика кэмпа достаточно политична? Та же гей-эстетика получила мощный толчок к развитию и паблисити благодаря активному, я бы даже сказала, насильному формированию духовной скрепы.

— Возможно, ты права, если говорить о последних нескольких годах. Но гей-течение, основанное на бурлеcке, на карнавальности, — существовало еще лет 10 назад. Если вспомнить, например, гей-вечеринки по воскресеньям в клубе «Пропаганда», это было течение, которого не было в России, и они пытались создать русский праздник, шили невероятные наряды. И естественно, что тогда ни на какой политике это не основывалось. А сейчас это активизируется из-за законодательных ограничений. Мне кажется, что в России эта традиция пошла именно из-за карнавальной истории, нежели политической. Сегодня квир-сообщество политизировалось только из-за негативного отношения к ним со стороны правящей власти.

— В чем разница между плохим искусством и кэмпом?

— Это очень хороший вопрос, потому что он отсылает к проблеме гения и проблеме трансцендентного и артикуляции гения и прекрасного. Это сложно объяснить в двух словах. Я думаю, это все происходит на уровне чувств, и, по крайней мере, когда я училась на факультете истории искусств, нам говорили всегда, что залог успеха заключается в насмотренности. Можно набить глаз на восприятие света, цвета, композиции — если это классическое искусство. Если это современное и актуальное искусство, то работает принцип — либо тебе нравится, либо нет, как бы по-дилетантски это ни звучало. Но есть еще второй уровень — смысловой: зная контекст и дискурс, можно понять, в какой нише находится тот смысл, который вкладывает художник.

— Согласна ли ты с тем, что сегодня эстетики кэмпа чрезмерно много в информационном поле? И я говорю не про культурный слой с Киркоровым, Кончитой Вурст и Pussy Riot, а скорее про политический уровень, где мы наблюдаем растиражированный образ Путина, обнимающегося с дельфином и летящего с журавлем, и про социально-общественный уровень с яркими видео Тесака, снятыми на хромакее с реквизитом. Художественные стратегии кэмпа вышли за границы пространства искусства и сегодня как будто используются в маркетинговых целях политических лидеров.

— Тут надо пояснить, что не весь трэш — это кэмп. Кэмп — это когда ты действуешь в рамках трэша и ты понимаешь, что ты действуешь в рамках трэша ради трэша. А Киркоров и иже с ними, на мой взгляд, не осознают, что они разрабатывают данную стратегию.

— Ты уверена, что у них нет такой интенции? Спорно. Мне кажется, Леонтьев очень осознанно использует перья и латекс.

— Да, я понимаю тебя. Но мне кажется, что те, кто пытаются существовать в стилистке кэмпа, не боятся это обсуждать и всячески артикулировать и говорить «да, мы в перьях, потому что, вы понимаете, перья — это настолько вычурно, что классно». А Киркоров никогда не скажет, что я надел перья, чтобы все обалдели, потому что это избыточно. Его перья — это его концепция мировидения и восприятия, стратегия успеха.

Кончита Вурст — это чистый кэмп. И я, безусловно, согласна с тем, что это является не только художественным инструментом, и у меня даже есть объяснение этому факту. Это эволюция визуального образа в массовой культуре. Чтобы идти дальше — нужно делать больше, гламурнее, ярче. Массовая культура продолжает действовать по стратегии «переплюнь самого себя» — и вот это перепрыгивание выражается во всех этих сумасшедших избыточных формах. Боюсь, что не будет конца этой попытке переплюнуть самого себя.

— Какой будет следующий шаг, по-твоему? Будет редукция этого образа или появится новая эстетика?

— Идеальный вариант, конечно, — полный отход от этой эстетики и возвращение к истокам, к природе.

— Лубок?

— Да, Мединский как раз активно пропагандирует тему лубка. А неидеальный вариант будет завязан, на мой взгляд, на развитии технологий, реализуются идеи Уилльяма Гибсона с его киберпанком, и у нас будут встроенные чипы, и встроенные пистолеты, и встроенная дурь в голове.

— Какой ты видишь выход из той постмодернистской ситуации в кино, которую кэмп олицетворяет последние несколько десятков лет, и каким может быть новое созидание, новое «новое»? Что станет новым возвышенным, новой утопией?

— Я полностью убеждена, что течение медленного кино — это будущее кинематографа. Лично для меня это то прекрасное будущее, как бы я ни любила Дарио Ардженто с его пурпурными хоррорами, — будущее с прекращением рассказывания историй, с растяжением времени, концентрацией на моменте здесь и сейчас, основанном на умозрительном, на остановленном взгляде. Наша культура так мчалась вперед к непонятному прекрасному будущему, что сейчас ясно, что бежать некуда и, более того, незачем. Поэтому на сегодняшний день все достойное, что происходит в кинематографе, — это медленное кино, например Цай Минлян или Цзя Чжанкэ, медленные истории, с медленными, длинными планами, когда взгляд устремляется вглубь картины, концентрируясь на одном моменте, на моменте мистификации, как в фильмах Вирасетакула. Последнее, что мне очень понравилось, — фильм «Парагвайский гамак» парагвайского режиссера Пас Энсины (Paz Encina), который останавливает камеру на пейзаже, а закадровый голос медленно рассказывает довольно пространную колонизаторскую историю. Это концентрация на чем-то одном, замедление, созерцание и отстранение. Мне кажется, это прекрасное будущее.