Современности больше нет: время ускорилось, и мы попали в странное безвременье. Современность в кино — это страх и неопределенность, сюжеты из прошлого и эксперименты с хронометражем. В своей лекции кинокритик Антон Долин разбирает приемы, с помощью которых режиссеры пытаются запечатлеть «момент здесь и сейчас», а заодно перечисляет главные фильмы 2018 года. T&P публикуют конспект.

Моего брата зовут время

2018 год для меня открыл странный и прекрасный фильм немецкого режиссера Филипа Гренинга «Моего брата зовут Роберт, и он идиот». По сюжету у брата и сестры выходные, утром в понедельник ей нужно сдавать экзамен по философии: надо защитить реферат на тему «Время». А пока они с братом, который не получил высшего образования, валяются в траве и читают книжки, листают тетрадки, отвлекают и провоцируют друг друга. Дело доходит до инцеста, смертоубийства, поджога и всяких кошмаров. Но большая часть этого почти трехчасового фильма — это разговоры, которые заставляют зрителя почувствовать ход времени. Так картина, которая рассказывает о попытке сформулировать, что такое время, сама является репрезентацией этого времени.

Хотя Филип Гренинг не претендует на новую концепцию времени, он использует много цитат и доходит до Хайдеггера, а где Хайдеггер, там экстрим и кошмар. Но начинается все с Блаженного Августина: «Можно ли измерить прошлое, которого уже нет, или будущее, которого еще нет? Осмелится ли кто сказать, что можно измерить несуществующее?». Время — одна из главных категорий человеческого мышления, при этом оно неописуемо, а современность — особенно неописуема.

Никакой неуверенности в будущем не существует, поскольку никто не знает, что такое будущее.

У нас могут быть какие-то страхи, но все они порождены настоящим. Невозможность почувствовать ход времени, которое делится на прошлое и будущее и в котором нет сейчас, делает современность моментом вечной неуверенности.

Постправда и страх «здесь и сейчас»

Так было во все времена, но сегодня к этому прибавилась концепция постправды — множественные представления людей о том, что хорошо, а что плохо, что правда, а что ложь. Это мир, с одной стороны, безнаказанности: делаешь самые страшные вещи, но тебе достаточно собственных оправданий. Об этом фильм «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера, где показан субъективный взгляд маньяка-убийцы, у которого есть объяснения для всего. С другой стороны, в этом мире все наказуемо. Совершенно невинный, как нам кажется, проступок в чьей-то системе координат является страшным преступлением.

Постправда — это ситуация безответственности, связанная с тем, что время идет очень быстро и настоящее оказывается прошлым.

Простейший пример с выставкой современного искусства. Все мы, даже те, кто любит современное искусство, всегда испытываем на подобных экспозициях чувство дискомфорта. Стоит отступить лет на 50 назад, как искусство — возможно, даже более радикальное —перестанет вызывать у вас это ощущение (писсуар Дюшана уже давно ни у кого не вызывает дискомфорта). Дискомфорт — это самонеопределенность настоящим. Когда мы идем в Лувр, Метрополитен-музей, Эрмитаж и т. п., нам хорошо, потому что там для нас все отобрано. В музее современного искусства этот отбор должны производить мы, и, возможно, на этой огромной выставке есть один-два шедевра, которые у нас есть риск не заметить, от усталости этого дискомфорта пройти мимо.

Все мы охвачены этим страхом настоящего.

Никто из современных русских режиссеров больше не снимает о современности. Все они ушли либо в жанровое кино, либо в сериалы, снимают про 30-е, 50-е годы, про XV, XIX век.

Момента «здесь и сейчас» для них больше не существует. И это не примитивный страх цензуры, это страх неопределенности. Впрочем, иногда и прошлое становится опасным и актуализируется. Анекдотический случай мы имели год назад с фильмом «Матильда», который так неудачно совпал со столетием русской революции, что оказался вдруг, будучи безобиднейшим произведением, самым скандальным фильмом года. Это хороший пример шуток, которые с нами играют современность и время.

Звягинцев и Лозница

Единственный русский режиссер, который не бежит от современности и делает о ней кино, — это Андрей Звягинцев. В его трех последних картинах есть даже конкретные маркеры современности — например, в «Левиафане» упоминается дело Pussy Riot, а в фильме «Нелюбовь» есть телерепортаж из Донбасса, который позволяет нам из вневременной истории опрокинуться в это дискомфортное «здесь и сейчас».

Не боится снимать о современности и Сергей Лозница. Он живет в Берлине и позволяет себе говорить о России, но я далек от того, чтобы осуждать его за это. Например, фильм «Кроткая» — очень точная картина о России, хотя ни один кадр здесь не был снят. В этом году Лозница сделал три фильма и представил их на трех фестивалях: зимой в Берлине он показал фильм «День Победы», весной на Каннском фестивале представил картину «Донбасс», а на летне-осенний кинофестиваль в Венеции привез фильм «Процесс» вне конкурса. Причем это три разных типа кино: «День Победы» — документальный фильм, «Донбасс» — игровой, а «Процесс» — это монтажный фильм, сделанный из архивных записей. В этом своеобразном триптихе Лозница заговорил на тему прошлого и его связи с настоящим.

Прошлое, настоящее и будущее объединяются в фильме «День Победы». Действие картины происходит в течение 9 мая в Трептов-парке в Берлине, где стоит советский мемориал солдатам. В Европе день освобождения — это 8 мая, а 9-го в Трептов-парк приходят только эмигранты из СССР, восточногерманские немцы и люди, приезжающие осуществить свою мечту с наклейки на машине «На Берлин». Фильм построен как мюзикл. Главное, что люди делают в этот день в парке, — пьют и поют. Это Россия, созданная на одном мемориале в столице страны, куда эмигрировали многие потомки победителей Берлина, которые сейчас живут там на соцпрограммах и празднуют победу над фашизмом. Песни, в особенности народные, — это возвращение рефрена. А повтор — это отсутствие времени, его отмена.

Фильм «Донбасс» хотели разово показать в «Гараже», но запретили, прикрываясь противопожарной безопасностью. Никто не сказал: «Нельзя показывать фильм про Донбасс», открытого запрета не было.

Любопытно, почему «Процесс» не выпустят на широкий экран в России. Этот фильм, конечно, отзывается двумя реальными процессами, Олега Сенцова и Кирилла Серебренникова, и дает очень страшный ответ на все наши вопросы. В картине рассказывается о первом показательном процессе Промпартии 1930 года. В фильме это процесс выдуманной, никогда не существовавшей партии, которая якобы хотела организовать интервенцию злодеев в Россию и государственный переворот. Самое страшное в «Процессе» — как все эти люди с седыми завитыми усами, без видимых следов пыток говорят: «Да, мы планировали интервенцию в Советский Союз, потому что ненавидим все советское. Мы требуем покарать нас по всей строгости советского закона, потому что чувствуем вину за совершенные прегрешения». Ни один не отказывается от выступления, ни у одного не срывается голос. Конечно, сегодня мы еще не прошли эту точку невозврата. Но театральность этого судебного процесса бросается в глаза.

«Зыбкость невозможной современности»

Не могу не сопоставить «День Победы» с еще одной картиной, вышедшей в этом году, — «Холодной войной» Павла Павликовского. Этот аккуратный, красивый, здорово сделанный фильм рассказывает о влюбленной паре, которая встречается с 1949 года. Он — музыкант и композитор, который в социалистической Польше не может сочинять свою «дегенеративную» музыку и становится руководителем фольклорного коллектива. Ездит по деревням, ищет хорошо поющих людей и встречает свою любовь. Девушке больше нравится петь песни из фильма «Веселые ребята», но, чтобы попасть в ансамбль и выбраться из деревни, она поет польскую народную песню. Эта история любви начинается на фоне холодной войны. Как и у Лозницы, здесь тоже много фольклора, народных песен, которые этих двух абсолютно разных людей странным образом объединяют.

Холодная война — противостояние не только между Западом и Востоком. Это война между мужчиной и женщиной, между людьми с разным подходом к миру, каждый из которых вынужден мириться с требованиями современности, которой на самом деле нет, потому что она постоянно меняется. Зыбкость этой невозможной современности уравновешена тем, что людей тянет друг к другу, они пытаются остаться вместе, и выяснение, кто хороший, кто плохой, абсолютно контрпродуктивно. Павликовский снимает фильм о своих родителях, о прошлом — и так защищается от современности.

Интересно сравнить «Холодную войну» с картиной, которая тоже участвовала в конкурсе Каннского фестиваля, также черно-белым ретрофильмом — речь о «Лете» Кирилла Серебренникова. Мне кажется, этот фильм, в отличие от «Холодной войны», награжденной за лучшую режиссуру, не имел большого успеха на Каннском фестивале, потому что

Серебренников очень необычно выразил свой протест против мира, в котором он делал эту картину. Это протест не против «проклятого Совка», а против осознания того, что ты живешь в «проклятом Совке».

Протест людей, которые делают вид, что они граждане мира, что нарисованный самодельный плакат с Марком Боланом или с The Beatles — это настоящий плакат. Что нарисованные обложки конвертов пластинок — это настоящие обложки, что их музыка — тоже настоящая. Конечно, они догадываются, что то, чем они занимаются, — это производство копий. Но пронзительность их жизни связана с игрой в настоящее. Эту тонкую игру, конечно, западный зритель, не зная контекста, был не в состоянии уловить.

Вечные 70-е

«Холодная война» и «Лето» рисуют для нас рамку — период буреносных, решающих 60-х, в которые опрокинут фильм «Холодная война», а с другой стороны — уже 80-е, от которых веет концом эпохи несвободы. Что же между ними? Мне кажется, 70-е — это время, в котором мы сейчас на самом деле живем. Это прошлое, которое является нашим настоящим в большей степени, чем сталинское время, эпоха холодной войны или перестройка. Год назад одновременно по всему миру была целая линейка фильмов, в которых действие происходит именно в 70-х, — от «Секретного досье» Спилберга до «Довлатова» Германа-младшего. Последний обращается ко времени застоя, безвременья, которое затягивает и уничтожает людей. По большому счету фильм «Довлатов» говорит об эмиграции Довлатова и Бродского, хотя в нем нет этой эмиграции, нет момента, когда они принимают решение и говорят об этом. Даже герои, которые должны сбежать из этого мира, совершить в нем поступок, такого поступка не совершают. Это эффект, из-за которого я считаю «Довлатова» очень современной картиной.

Один из главных фильмов 2018 года, который тоже связан с 70-ми, — «Рим» Альфонсо Куарона. Это история о няньке режиссера — но в фильме пятеро детей, и мы, конечно, не знаем, кто из них маленький Альфонсо. Мы видим, как его маму бросает его папа, как мама остается в одиночестве, как бросает забеременевшую несчастную няню ее бойфренд и она остается в доме. Мы видим этот меняющийся мир ее глазами. В Латинской Америке 70-е — особая история, это не застой, а, напротив, эпоха революций.

Любопытно, что «Рим» получил главный приз на фестивале в Венеции, а другой фильм, тоже мексиканский, который был фаворитом критиков, не получил ничего. Речь идет о картине «Наше время» Карлоса Рейгадаса. Как и фильм Гренинга, она заставляет нас погрузиться в настоящее. Герои фильма пытаются освободиться от прошлого, но не могут. Их играют сам режиссер и его жена. Эта пара с детьми, живущая на каком-то ранчо и выращивающая быков для корриды. У них свободные отношения, муж разрешает жене спать с кем угодно. Но когда она действительно начинает спать с кем угодно, он впадает в нервное состояние, обвиняет ее. Все это, разумеется, приводит к краху их отношений. Это история о том, как — я произнесу это слово — скрепы держат и скрепляют нас всех, о том, как трудно нам жить в нашем времени и присваивать его себе.

Крах азиатских скреп

Но тоньше и умнее всех с вопросом нашего времени, с которым непонятно как жить, в этом году обошлись азиатские режиссеры. Картина «Пепел — самый чистый белый» Цзя Чжанкэ — это история отношений мужчины и женщины в трех эпохах. Вначале мы видим верную подругу мафиозного босса небольшого клана. На него нападают, она вступается за него и садится в тюрьму. Лет пять спустя она выходит на свободу и не может найти своего возлюбленного. Наконец, уже в наши дни мы видим, как они встречаются: он разбит инсультом, а она возглавила тот самый мафиозный клан. Он возвращается после долгих странствий домой и оказывается у нее на попечении в унизительной для себя ситуации. Эта картина наглядно показывает крах патриархальности, крах представления о том, что мужчина управляет этим временем. Женщина пластичнее живет во времени, ей удается его преодолеть.

Одна из лучших азиатских картин 2018 года — «Пылающий» Ли Чан-дона, корейский фильм по рассказу Харуки Мураками. Лента говорит об этом дискомфорте современности, который герои решают для себя достаточно радикальным образом. Другой фильм, еще более безнадежный, — «Слон сидит спокойно» Ху Бо. Это история побега четырех разных персонажей: школьника, школьницы, молодого человека и старика. Трое из них пытаются уехать в мифический другой город, где сидит слон, символ мудрости и покоя.

Молодой режиссер этой прекрасной четырехчасовой картины сделал ее и покончил с собой. Это самый наглядный образ несуществующего будущего.

Наконец, фильм «Магазинные воришки» Хирокадзу Корээды — умная, тонкая, своеобразная картина, которая начинается как фильм, пропагандирующий семейные ценности. Его герои — семья бедняков: бабушка, мама, папа, ребенок и младшая сестра жены, а потом еще усыновленная шестилетняя девочка, которую они нашли буквально на помойке. Живут на бабушкину пенсию, подворовывают в супермаркетах, чудесные люди. Они любят друг друга и стараются никому не навредить, пока вдруг не выясняется нечто совершенно необычное и грустное, после чего мы вдруг понимаем, что семья — никакое не спасение.

Запечатленное время

Не могу не включить в киношные события 2018 года перевыпуск журналом «Искусство кино» фильма «Сталкер» на большом экране. Всего примерно 15 кинотеатров, 15 тысяч зрителей — но это довольно много для фильма, который можно легко посмотреть бесплатно. На «Сталкера» люди, сами того не зная (а может быть, догадываясь), идут, чтобы прожить это время в фильме. Не случайно Тарковский был автором концепции запечатленного времени. Это время запечатлено, когда герои доходят до комнаты. Комната — это магическое место, где каждый может загадать желание, которое и есть твое будущее. Но никто ничего не загадывает. Пройдя через это смертельное испытание, герои возвращаются к своему настоящему, и им уже не так страшно.

Мы публикуем сокращенные записи лекций, вебинаров, подкастов — то есть устных выступлений. Мнение спикера может не совпадать с мнением редакции. Мы запрашиваем ссылки на первоисточники, но их предоставление остается на усмотрение спикера.