В 2018 году отмечалось 200-летие Ивана Тургенева. Несмотря на то что литературную пальму первенства в XIX веке он вроде бы уступил Толстому, Достоевскому и Чехову, его творчество оказало колоссальное влияние на развитие русского и европейского романа. Писатель, поэт и публицист Дмитрий Быков рассказал о главных чертах прозы Тургенева, сильных тургеневских девушках, а также о том, почему у Герасима, увы, не было выбора. T&P законспектировали главное.

Век Толстого и Достоевского

XX век был веком Толстого, Достоевского и Чехова. Толстой говорил, что в основе всего — семья и вера, без них человек беспомощен. Достоевский утверждал, что человек по определению отвратителен и ни семья, ни вера тут ничего не сделают. А Чехов считал, что все вообще абсурдно и не следует особо беспокоиться. Тургенев в русской литературе оказался наособицу. Сейчас, когда мы отмечаем его 200-летие, наступает век Тургенева: скомпрометированы все ценности, и начинается пора умного вчитывания, время подтекстов, изящества и тургеневских открытий.

Тургенев — самый умный и самый воспитанный из русских писателей. К Толстому даже смешно применять такое понятие: ураган не может быть хорошо или плохо воспитан. Достоевский — воплощенная невоспитанность, которая врывается в ваш дом и начинает задыхающимся шепотком рассказывать всякие непристойности. Чехов тихий. Как говорил о нем Толстой: «Тихий, точно барышня, и ходит, как барышня». Но тихим голосом он тоже порой говорит чудовищные вещи. Тургенев именно воспитанный, а России скоро как раз понадобятся ценности хорошего воспитания. Не зря говорили Стругацкие, что выше человека разумного стоит человек воспитанный, а вот как его воспитывать, никто еще не понял.

Как Тургенев повлиял на европейский роман

Не будет большим преувеличением сказать, что русская литература всегда брала у Запада форму и насыщала ее собственным содержанием. Форма главного произведения Толстого, «Войны и мира», заимствована из «Отверженных» Гюго, а вот смысл романа противоположен: если Гюго доказывает, что один человек способен сделать мир моральным, то Толстой говорит, что даже Наполеон своей волей не способен изменить в мире ничего, так как против него действует равная миллионная воля. Свою глубокую зависимость от западных образцов (особенно от Диккенса) не скрывает и Достоевский: «Лавка древностей» у него называется «Униженные и оскорбленные», девочка Нелли взята даже без переименования, а Петербург Достоевского — это Лондон Диккенса, автоматически перенесенный в наши широты. Пушкин не скрывает своей зависимости от Байрона. Лермонтов оглядывается на Гете и прямо его пародирует. Даже у Чехова он есть, и это не Мопассан, как думают многие: вся чеховская драматургия — это Метерлинк, перенесенный в русские усадебные условия.

У каждого русского прозаика и поэта обязательно есть европейский прототип, на который он ориентируется. Прототипа нет только у Тургенева. Он единственный русский писатель, который не учился у Запада, — он сам научил Запад писать.

Во Франции до Тургенева был классический роман-фельетон, рассчитанный на газетную публикацию, огромный социальный роман с острой фабулой. Тургенев научил французскую литературу не зависеть от физического носителя.

Тургеневский роман отличается пятью чертами, которые создали европейскую новеллистику, какой мы ее знаем. Прежде всего, он короткий — чтобы не утомлять читателя и соблюсти пропорции. Многостраничные романы Достоевского и гигантский эпос Толстого созданы для русского неумеренного пространства. Тургеневский роман короток, изящен, лаконичен и независим от формы, в которой он будет подаваться, то есть журнала или книги. Он обладает пропорциями идеального рассказа и масштабной проблематикой истинно романа.

Вторая черта тургеневского романа — полифоничность. Принято считать, что полифонию у нас олицетворяет Достоевский. А, собственно, где она, если мы всегда понимаем, что автор хочет сказать? Вот у Тургенева мы не знаем, на чьей он стороне. Он задолго до Леонида Леонова освоил главную заповедь русского писателя: завидные мысли надо отдавать отрицательному герою, тогда вы будете неуязвимы.

Мораль тургеневского романа, как правило, нельзя выразить словами, она возникает на пересечении многих вариантов, формулируется нами, и мы никогда не можем быть уверены в том, что правильно прочли роман.

Третья черта — тургеневские романы актуальны. Иной гуманист думает, что говорить надо о вечном, но в России нет ничего более вечного, чем преходящее, потому что все повторяется каждые 25 лет. Тургенев оказывается абсолютно прав применительно ко всем временам, и самое удивительное, что за счет точной привязки к эпохе он сохраняет свое «партизанское» действие, он наш подпольный союзник.

Четвертая тургеневская черта, которая в западном романе оказалась на первом плане, — отсутствие фабулы. В чем фабула «Отцов и детей»? Два друга ездят в гости из одного поместья в другое. К сожалению, это тоже осталось важной чертой русской жизни: в ней мало что происходит, но в подспудном ее течении всегда зреют великие события. Нет никаких сомнений в том, что изящество французской прозы и во многом нового романа 1950–60-х годов — тургеневское завоевание.

И пятая черта, которая делает тургеневский роман приятным для чтения, — он насмешлив, ироничен. Тургенев не допускает мистику в большие романы: на него сильно повлияла наивнейшая мысль Белинского о том, что «фантастическое в наше время может иметь место только в домах умалишенных, а не в литературе, и находиться в заведовании врачей, а не поэтов». Родившись гениальным фантастом, Тургенев всю жизнь прятался от своей природы, и лучшие свои рассказы («Стук… Стук… Стук!…», «Клара Милич» и др.) считал уклонением от основного пути. Но, к сожалению, фантастическое в нашей жизни гораздо более реально, нежели правдоподобное, поэтому лучшие произведения Тургенева — это как раз мистика.

Эти пять черт любого романа, написанного после 80-х годов XIX века, определяют европейскую прозу. Классический европейский роман воспитан Тургеневым — его ненавязчивостью, его барским холодноватым умением сказать все, не говоря почти ничего, его нежеланием направлять читателя на путь, произносить мораль.

Кто такая тургеневская девушка

Считается, что тургеневская девушка — сильная и решительная, противостоящая слабому мужчине. Первым этот инвариант с присущей ему чуткостью зафиксировал Чернышевский. В статье «Русский человек на рандеву» он довольно точно и жестоко указал Тургеневу (и всем) на то, что русский мужчина по определению слаб. Это так не только в «Рудине» и «Отцах и детях», это везде так — и не только у Тургенева. Вспомните «Грозу», где единственной носительницей света является женщина, и Добролюбов пишет, что самый сильный протест вырывается из самой слабой груди.

Русская женщина выглядит сильно по отношению к мужчине потому, что она, по пушкинскому определению, может «для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». Она абсолютно выключена из социальной иерархии и свободна, может себе все позволить. Но эта свобода граничит с безответственностью и произволом, потому Писарев и задается вопросом: ну какая же эта Катерина луч света, когда она совершает поступки один абсурднее другого?

Вызывает ли сильная тургеневская женщина хоть какую-то авторскую симпатию? Полозова не зря носит змеиную фамилию, и не зря у нее короткие толстые пальцы, которыми она вцепляется в шевелюру Санина. Зинаида из «Первой любви» — опасная истеричка. Клара Милич похищает у человека душу и выступает грозной силой, почти загробной, а по отношению к Елене в «Накануне» автор ощущает некоторую чужеродность.

Все тургеневские женщины вызывают у автора чувство как минимум двойственное, а в «Вешних водах» и прямо испуг.

Я не хочу сказать, что всякая женщина для Тургенева зло, такого отношения к женщине у него все же нет. У него женщина — источник прекрасного и страшного, поэтому знаменита тургеневская фраза, которая исчерпывающе описывает гендерные различия: «Мужчина может… сказать, что дважды два не четыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два — стеариновая свечка».

Зачем Герасим утопил Муму и для чего Тургеневу готика

Многие говорят, что Герасим утопил Муму, потому что не мог ослушаться барыни. Помилуйте, он же все равно ослушался: он ушел. Но чтобы уйти, ему надо было сначала утопить Муму. А что такое Муму?

В системе ценностей Тургенева писатель — всегда охотник. «Записки охотника» — это записки писателя, который охотится за сюжетами, за людьми, за их удивительными историями. Писатель — охотник, а кто собака? Душа человека. Поэтому, чтобы стать свободным и уйти от барыни, человек должен утопить Муму. В тургеневской системе символов эта контрадикция души и поступка очень отчетлива. По большому счету Тургенев — первый русский символист, это именно он начал готовить символизм к рождению на русской почве.

Пара к «Муму» — это блистательный рассказ «Собака», в нем есть самая страшная и самая готическая сцена в русской литературе. Вообще, готическое мироощущение — это представление о мире, лежащем во зле. Но Тургенев — человек с удивительно здоровой душой и крепкой психикой, поэтому таинственное и страшное у него — синоним поэтического. Они связаны, потому что тайна есть предмет поэзии.

Тургенева волнует тайна. Ему интересно иррациональное движение души, поэтому его излюбленный жанр — сон. Лучшие сны написаны у Тургенева в рассказах «Сон», «Насекомое», в «Стихотворениях в прозе». Самый страшный сон в русской литературе — из «Клары Милич». Это произведение о страшной сущности любви, о том, что любовь порабощает человека. О том, что сохранить себя в любви невозможно — поэтому тургеневские герои так боятся любви. Тургенев не мрачен, он лишь подчеркивает, что все значительное в жизни имеет обаяние тайны. Если тайны нет, то нет ни любви, ни поэзии. Об этом «Песнь торжествующей любви», один из самых страшных готических рассказов Тургенева.

Лучшую жизнь в русской литературе прожил Тургенев. Пусть это была жизнь на краю чужого гнезда, но сильными страстями и отважными борцами лучше любоваться издали, любить Россию лучше всего из Европы. Пожалуй, Тургенев с большим основанием, чем Григорий Сковорода, мог сказать о себе: «Мир ловил меня, но не поймал».

Литература

• Максим Горький. Лев Толстой. М., 2014.

• Антон Первушин. Конспирологическая утопия братьев Стругацких // Настоящая фантастика — 2013. М., 2013.

• Виссарион Белинский. Взгляд на русскую литературу 1846 года // В.Г. Белинский. Собрание сочинений в трех томах. Под общей редакцией Ф.М. Головенченко. ОГИЗ, ГИХЛ, М., 1948.

• Николай Добролюбов. Луч света в темном царстве // Н.А. Добролюбов. Собрание сочинений в 9 т. Т. 6. М. — Л., 1963.

• Дмитрий Писарев. Мотивы русской драмы // Д.И. Писарев. Литературная критика в трех томах. Том первый. Статьи 1859–1864 гг. Л., 1981.

Полную расшифровку лекции можно прочитать на сайте Библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева.

Мы публикуем сокращенные записи лекций, вебинаров, подкастов — то есть устных выступлений. Мнение спикера может не совпадать с мнением редакции. Мы запрашиваем ссылки на первоисточники, но их предоставление остается на усмотрение спикера.