В рамках проходившего на последней неделе октября фестиваля современной британской культуры Different Ever After состоялось обсуждение вопросов важности журналистики в кризисные периоды истории и того, с какими вызовами столкнулись независимые СМИ во время пандемии COVID-19. Участники панели поговорили о дезинформации, кризисе доверия к медиа, участии государств и рисках для работы журналистов — T&P публикует видеозапись и конспект состоявшегося обсуждения.

Алексей: Добрый вечер, для меня большая честь быть ведущим этой панели, которая называется «Узнать первым: работа журналиста во время пандемии». […] Я сам журналист, работаю как репортер и редактор и этот год был самым сложным, самым стрессовым в моей профессиональной карьере. Я работаю 70–80 часов в неделю, работаю даже по выходным, иногда мне приходится работать всю ночь, потому что нужно держать руку на пульсе. Нам приходится работать на очень конкурентном рынке, и это чрезвычайный стресс на всех уровнях. Наши репортеры выгорают, но мы не можем дать им возможность уйти в отпуск. Учитывая все это, мы будем обсуждать самые большие вызовы и сложности этого года вместе с нашими уважаемыми экспертами: с нами Дебора Броннерт, посол Великобритании в России, Элисон Леклер, посол Канады в России, я также приветствую своего коллегу Генри Фойя из московского бюро Financial Times и Сару Торснер, координатора главы комитета ЮНЕСКО по свободе СМИ, безопасности журналистов и вопросов безнаказанности.

Дебора: […] Сегодня вечером мы посмотрим на то, как пандемия COVID-19 повлияла на жизнь журналистов, потому что мы отдаем должное важности их работы во все времена, а особенно в такие, как сейчас, — времена, полные стресса и сложностей. По моему мнению, свободные, открытые СМИ жизненно необходимы для любого функционирующего и процветающего общества, хорошего и эффективного правительства, а также для граждан, потому что так они могут общаться с правительством, которое, в свою очередь, может принимать лучшие решения, что важно. […]

Пандемия COVID-19 очень сильно повлияла на журналистов и журналистику. Некоторые страны целенаправленно использовали ее, чтобы ограничить свободу СМИ, другие страны, возможно, сделали это нецеленаправленно, введя те или иные меры. Журналисты страдали не только от стресса на работе, который вы очень грамотно описали, но и напрямую от коронавируса, и, согласно нашим данным, около 400 журналистов в 50 странах, к сожалению, скончались от этого ужасного заболевания. Многие репортеры скончались именно потому, что они находились на передовой, стараясь больше узнать о том, что происходит. Возможно, не имея возможности использовать средства индивидуальной защиты, работая в областях и зонах заболевания первой волны. […] Я надеюсь, что сегодняшнее обсуждение даст нам понимание того, как международное сообщество может продолжать поддерживать и поощрять прекрасных журналистов, прекрасную журналистику и способствовать еще большей свободе.

Сара: Если вы посмотрите на то, как пандемия повлияла на свободу прессы по всему миру, вы увидите, что происходит следующее: очень много вызовов, факторов давления, которые мы видели до пандемии, оказались усилены и обострены в ходе этого кризиса. На сегодняшний день мы видим, что уже начинают выходить исследования о том, на каком этапе сейчас находится журналистика, что происходит со свободой прессы, со свободой СМИ в связи с текущими событиями. Некоторые моменты, которые упоминаются, мы уже затрагивали — это в первую очередь вопрос безопасности журналистов. […] Но, помимо этого, у нас есть проблемы психологического стресса, есть проблемы покушений и атак на журналистов, которые, к сожалению, происходят повсеместно. И я могу сказать, что в этом отношении кризис становится острее. […]

Мы видели, как новостные отделы закрываются, вследствие чего журналисты теряют работу. Когда мы говорим про покушение на свободу СМИ и свободу слова, мы можем опираться на отчеты, согласно которым существует страх негативного воздействия на источники, которые общаются с журналистами, и публичных атак на журналистов со стороны политиков. Еще одной большой проблемой во время пандемии является кризис дезинформации. Безусловно, это те препятствия, через которые журналистам и журналистике приходится прокладывать свой путь. С точки зрения свободы прессы и свободы слова, журналисты, на самом деле, становятся целями кампаний по дезинформации. Они пытаются дискредитировать журналистику, что еще больше осложняет ситуацию.

Алексей: […] Генри, скажите, пожалуйста, с вашей точки зрения, каково это — работать корреспондентом в России на сегодняшний день? Какие вызовы, в чем самые большие сложности?

Генри: […] Я думаю, можно назвать две очевидных области. Первая — это, конечно, то, что сильно снизился потенциал спонтанности. Возьмите для примера нашу встречу: обычно она велась бы лично, люди бы приходили, у них была бы возможность перекинуться парой слов со спикерами, участниками, послами, были бы публичные выступления. Подобного не произойдет в зуме. Мы просто выйдем из нашего видеозвонка и вернемся к нашему обычному вечеру. Такого рода вещи полностью изменяют то, как я могу заниматься своей деятельностью в пандемию. Например, раньше я принимал решения о том, идти ли на какую-то конференцию, на основе того, смогу ли я там пересечься с кем-то полезным. Очевидно, что теперь таких возможностей нет. Конференции, которые проводятся онлайн, не помогают мне с точки зрения получения информации от источников, которые мне нужны.

Вторая особенность находится на макроуровне: за последние полтора-два месяца самые важные истории происходили не в России. Они происходили в Республике Беларусь, в Нагорном Карабахе, в Кыргызстане, и по понятным причинам эти три области сейчас сложно осветить. Сложно добраться туда из Москвы и с точки зрения безопасности журналистов. Иногда это решение принимается правительством, иногда это решение принимается силами редакции, когда они думают, что это правильно — не подвергать журналистов опасности. Госпожа посол сказала, что некоторые страны пользуются ситуацией и развивают ее в свою сторону, и это так. Во время пандемий страны закрывают границы, ограничивают доступ для журналистов. Например, правительство Республики Беларусь использовало коронавирус как потрясающее оправдание тому, почему они либо полностью игнорируют, либо попросту задерживают заявки от журналистов. Что это значит? Это значит, что журналисты должны принимать практически невозможное решение: либо вовсе не ехать туда, либо ехать и делать это нелегально. Я уверен: сложно будет помочь, если какой-то журналист окажется в стране без аккредитации и попадет в заключение. […] И поэтому с точки зрения эмоционального уровня было также сложно — и, на самом деле, не только журналистам, вообще всем. […]

Сейчас достаточно жесткая ситуация, особенно если вы пытаетесь освещать ее. Когда вы пытаетесь сохранять энтузиазм, но сюжет сам по себе ломает ваши душу на части

[…] Я думаю, самое страшное, самая большая опасность для журналистики в том, что очень многие ограничения, которые сейчас были внедрены на микро- и макроуровнях — от онлайн пресс-конференций с ограниченным доступом до контроля границ, — могут остаться и после окончания пандемии. Некоторые государства, некоторые компании, министерства, в России в том числе, годами искали способы ограничить доступ журналистам. Я, например, летал из Москвы на пресс-конференции в провинциальные города, чтобы связаться с определенным СЕО, и узнавал, что он даже не в России. И это то, что, вероятно, захотят сделать многие крупные компании. Знаете, сказать: мы так работали в 2020 году, и мы вполне можем сохранить такой режим работы навсегда.

Алексей: […] Вы затронули интересную тему, которая очень во мне отзывается, потому что один из самых сложных вопросов в Российской Федерации в последнее время — это закон о дезинформации, который влияет на нас очень буквально, он был принят в марте. По сути, он позволяет налагать огромные штрафы на те публикации, в которых содержится фейковая информация, фейк-ньюз, объем которой определяет судья. И в России это довольно эффективная модель. В издании «Медуза» мы тоже попадаем под действия этого нового закона: в начале апреля один из экспертов для статьи, которую я писал в соавторстве, сказал что-то наподобие «Да, конечно, в России больше аппаратов ИВЛ, чем в Италии, но это не значит, что ситуация будет лучше». Это всего лишь мнение, которое при этом оказалось абсолютно точным и достоверным, но на нас и эксперта подали в суд за распространение фейковых новостей. На самом деле ему тогда повезло, судья была в плохом настроении, но другим повезло не так сильно. Людям приходится не только рисковать своими жизнями, но и своими кошельками, потому что эти штрафы придуманы таким образом, чтобы сломать ваш хребет и вывести вас из дел. Поэтому вопрос к обоим послам. Мне интересно: как себя чувствуют в эти сложные времена в ваших странах небольшие местные СМИ, которые особенно уязвимы? Есть ли какие-то предложения и попытки со стороны государств помочь им финансово? Есть ли какие-то публичные обсуждения в отношении того, может ли это дискредитировать те СМИ, которые окажутся спасенными, грубо говоря, выкупленными правительством, которое спасает их от финансового краха?

Дебора: […] Я сказала в начале, что свободные, независимые СМИ — это абсолютная необходимость, неотъемлемая часть успешного, процветающего общества. И даже несмотря на то, что для кого-то в правительстве это может быть некомфортно, очень хорошо, что журналисты держат нас в ответе за решения, которые мы принимаем. О поддержке со стороны правительства: да, в Великобритании такой процесс был запущен, и мы смогли оказать очень щедрую поддержку, которую получили многие СМИ. […] Также есть отдельный вид поддержки, которую мы рассматривали и на самом деле осуществляли еще до коронавируса — анализ того, как государство может качественно помочь внедрять инновации в СМИ. Но, говоря начистоту (мне кажется, что Генри может это подтвердить), СМИ находятся под давлением, некоторые небольшие медиа уже закрылись, и я думаю, что это вызов, который есть и в других странах. Могут ли СМИ поддерживать свою независимость, получая помощь от государства? Ответ, конечно, да, но должна быть какая-то система, какой-то институт, который будет это поддерживать, даст СМИ уверенность и возможность просить о помощи. В Великобритании хорошим примером можно назвать BBC — совершенно очевидно, что, несмотря на некоторые финансовые взаимоотношения, они остаются независимыми от государства.

Алексей: […] В некоторых странах мы видим, как доверие к СМИ падает ниже критической отметки в 50%, а это значит, что в некоторых из самых развитых стран мира более половины населения не доверяет своим медиа, что является катастрофой само по себе, а в нынешних обстоятельствах фейк-ньюз могут стоить людям жизни. Дезинформация, действительно, может приводить к смертельным последствиям. Несколько дней назад у нас вышла очень длинная, детальная статья, исследование, разоблачающее дезинформацию, которая циркулировала в социальных сетях — о том, что «маски — это плохо, не носите маски». Нам пришлось свести воедино все, что мы знаем о ношении масок в общественных местах, и как это помогает. И можно подумать, что в нынешнее время люди будут больше доверять таким важным институтам, как СМИ, но мы увидели, что на самом деле все иначе. Опубликовав эту статью, мы получили много комментариев на тему: «Да кто вы такие, чтобы публиковать статью о том, что маски — это хорошо? У нас есть научные исследования, которые говорят, что маски — это плохо. Вы всего лишь журналисты, почему мы должны доверять вам, а не ученым?» Конечно, все ученые были фейковыми, ссылки вели на какие-то странные сайты с выдуманными новостями и именами. Но на сегодняшний день люди еще меньше доверяют СМИ. Сара, может, вы можете что-то сказать по этому поводу? Вы мониторите общий уровень доверия к СМИ и последствия для него от пандемии?

Сара: Мы, конечно, исследуем этот момент, и мы анализируем вопрос доверия. Доверия к информации, общей информационной грамотности, установлению адекватных отношений и доверия между журналистами и аудиторией. Что мы делаем — это занимаемся исследованием, говорим про то, как грамотность в вопросе получения информации может стать фактором, обеспечивающим безопасность журналистики и журналистов. Мы видим, что медиаграмотность обычно заставляет публику критически оценивать посыл сообщений СМИ. В игру должен вступить вопрос понимания ценности медиа для общества. Ценность журналистики напрямую связана с тем, почему необходимо ей доверять. […] Мы защищаем эту позицию, говорим о том, что она должна быть включена в такие вопросы, как способ поддерживать отношения журналистики и общества. Когда мы говорим про общество, мы видим, что аудитория СМИ может даже позитивно воспринимать моменты, когда журналистика подвергается атаке, дискредитируется, обвиняется в дезинформации. Но в то же время эта аудитория должна увидеть, что атаки являются беспочвенными. Вот в каком направлении, мы считаем, нужно работать с точки зрения доверия к СМИ.

Алексей: Можете ли вы сказать, что в этом году есть какой-то особый кризис с точки зрения доверия к журналистам?

Сара: Как вы уже сказали, снижение кредита доверия — это уже долгосрочный, давний тренд, который был проблемой и раньше. Но, что интересно, как показало исследование, сейчас мы видим повышение доверия к журналистике. Проект «Журналистика в пандемию» буквально только что опубликовал свои результаты, и их исследование показало, что есть ряд позитивных аспектов, люди признают, что журналистика по-настоящему необходима.

— Видите ли вы влияние пандемии на текущую ситуацию с наймом журналистов? Многие ли потеряли свою работу? У многих ли изменилось то, как они работают, при переходе из онлайна в офлайн? Вы уже частично ответили на вторую часть вопроса, но на самом ли деле все так плохо с точки зрения трудоустройства журналистов в России и Великобритании?

Генри: Прекрасный вопрос, и даже поиск в гугле покажет вам, сколько различных СМИ сократили количество сотрудников в этом году, и это не только сокращение редакторского состава, но и бизнес-подразделений. Мы увидели массовые сокращения сотрудников в Европе, во многом это связано с прошлым трендом сокращения количества печатных СМИ, но, конечно, когда правительство схлопывает свою экономику, бизнесы перестают рекламироваться. В физическом смысле, если говорить про бизнес СМИ, то раньше люди покупали газеты, чтобы читать их по дороге на работу или сидя в кафе за чашечкой кофе. Сейчас этого нет. Мы видим, что больше не происходит этого контакта с рекламой […]. Я думаю, что мы увидим продолжение снижения сотрудников в СМИ как в этом, так и следующем году. Обычно после кризиса возвращается половина потерянных средств. Представьте 30–40%-ное снижение прибыли в этом году. Что вернется? 20%, что все равно не так уж хорошо. Госпожа посол перечислила прекрасные методы, с помощью которых правительство пытается помочь СМИ, но ни одно из этих решений не идеально.

— Как ЮНЕСКО может удостовериться, что правительство примет их совет? Может ли эта организация напрямую повлиять на что-то, или их деятельность ограничена только исследованием?

Сара: Чем мы занимаемся в комиссии ЮНЕСКО, это тем, что мы говорим о роли исследований, о том, как они могут стать важным инструментом на пути к решению разных проблем и вопросов, например, связанных с безопасностью журналистов, и как с помощью исследований мы можем решать эти проблемы. Что мы также делаем — это пытаемся вовлечь многих сторонних игроков в эти подходы, в эти вопросы, поэтому мы очень много работаем на уровне ООН с медиаорганизациями, с организациями гражданского общества. Работая над исследованиями, мы находимся в тесном партнерстве…, чтобы наша работа была полезна. Очевидно, наша роль и то, как мы задействованы в разработке плана действий ООН по обеспечению безопасности журналистов и прекращения безнаказанности, связаны с тем, как мы влияем нормативно.

— Работая в России, заметили ли вы изменения в ограничениях в свободе СМИ, сравнивая с тем, что было, например, 5 лет назад?

Алексей: Может прозвучать прямолинейно, но свобода СМИ в России всегда находилась в упадке. И сейчас все хуже, чем 5 лет назад, потому что 5 лет назад у нас не было закона, который карал нас за журналистику. Когда я об этом думаю и когда я пытаюсь объяснить ситуацию со свободой СМИ в России, я не могу удержаться от мысли, что в настоящее время одна из самых крупных и популярных радиостанций принадлежит самому популярному таблоиду в России. И это значит, что он довольно дружелюбно настроен к государству, хотя и не принадлежит ему. У этого таблоида есть набор подкастов и радио, где мы при этом можем послушать одного из самых критически настроенных журналистов России. Который, кстати, сбежал из России и сейчас живет в Лондоне — и вот он каждый день, в ток-шоу в прайм-тайм, крайне критично высказывается о российском правительстве.

Но, с другой стороны, на фоне всего происходящего у нас масса замечательных местных репортеров, которые делают, будем честны, большую часть работы, когда мы освещаем сюжеты о регионах Российской Федерации. И необходимо отдавать этому должное, потому что региональные журналисты в 4–5 тысячах километров от Москвы, вдалеке от иностранных бюро и камер государственных каналов, находятся в гораздо большей опасности, чем я, сидящий здесь в своей комфортабельной квартире в Москве. Когда они готовят историю, что происходит потом? Приезжает репортер из Москвы, забирает их историю и уходит с ней, иногда вообще не отдавая должное тому, кто первым о ней доложил. Вот что происходит. Но эти потрясающие журналисты, прекрасные репортеры не перестают работать. У них появляются потрясающие информационные веб-сайты, в этом году их меньше, но это все еще происходит. Поэтому ответить на вопрос о свободе СМИ в России достаточно сложно. Немного того, немного другого.

— Какие новые гибкие навыки должен освоить журналист в этой новой реальности?

Генри: Я думаю, нужно быть жестче, нужно быть более настойчивым, прося все свои источники, с которыми ты работаешь, о еще большей помощи. Потому что сейчас вы больше не получаете ту спонтанность, которую получали раньше, больше нет возможности просто наткнуться на нужного человека. Начиная с марта я просил, вероятно, дюжину людей о личных, реальных встречах. Очень важных людей, с помощью которых можно было сделать не менее пяти историй… И в этой связи — напомню, что речь о России, но Россия не уникальна в этом аспекте — людям не очень нравится говорить через электронные медиа по очевидным причинам, особенно когда речь идет о людях высокого ранга, членах правительства и главах государственных компаний. И нужно перестать быть излишне мягким с этими людьми и говорить им: хорошо, мы можем встретиться в ноябре, да, хорошо, мы встретимся в декабре. Нужно просто сказать: нет, мы должны сделать это прямо сейчас, потому что нам необходимо это обсудить.

Я также думаю, что уже в течение некоторого времени журналистика движется в сторону вопроса законности информации и сейчас этот момент ускорился. Данные в вашем личном компьютере — это место, где вы можете собирать истории без необходимости столкнуться с кем-то лично на улице или увидеть что-то собственными глазами. Россия, в частности, не особо прячет информацию онлайн, и, если у вас есть достаточно терпения и времени, вы можете находить множество историй просто среди тех данных, которые правительство собственноручно публикует о своей деятельности. И так происходит во многих странах. Здесь, в контексте прошлых высказываний, мне кажется, мы должны перестать смотреть на журналистику с позиции «как она там поживает».

Журналистика — это очень многогранная деятельность и вопрос, и да, несмотря на то что фейк-ньюс — это огромная проблема и люди теряют доверие, иногда в этом виновата она сама

Существует немало ужасных СМИ, главная любовь которых — всяческие теории заговоров, потому что это привлекает трафик на сайты, позволяет набирать просмотры. И мы находим подобное во всех странах — в США, Великобритании, России, Канаде, Европе… Когда сайты СМИ публикуют абсолютно неподтвержденную информацию, всяческий вздор, потому что это скандально, это то, что позволяло продавать газеты веками. И я думаю, что это и есть большая проблема: дело не просто в том, что люди теряют доверие к журналистике, а в том, что она сама способствует этому. Множество журналистов распространяют массу вздора через Tвиттер, зная, что они не смогут опубликовать эту информацию в СМИ, потому что там ее проверят на качество и запретят. Но люди читают эту «журналистику», потому что она исходит от кого-то, кого они знают, кто работает на известные СМИ и вызывает доверие.

Я хочу сказать, что медиа снова и снова годами распространяют какие-то правительственные заявления без проверки, и, если аудитория знает, что правительство врет, а СМИ публикуют эту ложь без какого-либо фактчекинга, люди не будут верить этим медиа в дальнейшем. Когда они позже опубликуют новую историю, основанную на хорошем исследовании, читатель скажет: «Я читал эту газету полгода назад, и они говорили глупости, почему я должен доверять им сейчас?» Я думаю, что, когда мы говорим про кризис в журналистике, мы должны отдавать себе отчет в том, что зачастую журналистика не помогает сама себе и есть множество вещей, которые может предпринять индустрия для саморегуляции, чтобы помочь друг другу и, если хотите, очистить журналистику. Те журналисты, которые это понимают и делают, будут успешными — как минимум у них будет больше шансов на успех.

— Если было невозможно выйти из дома в Москве, то как вы собирали материалы и проводили расследования в условиях самоизоляции?

Алексей: Большинство моих исследований похожи на обычный переход в новый режим работы онлайн. Вам не нужно никуда идти, у вас есть таблицы с данными, с которыми вы работаете в безопасности собственного дома. Или же вы можете отслеживать дезинформацию в режиме онлайн, вам не нужно никуда отправляться. Но, конечно, некоторые исследования требуют присутствия на местах, и да, наши репортеры рискуют своими жизнями для того, чтобы иметь возможность рассказать о таких важных историях. Но они принимают и берут на себя эти риски, потому что знают, что никто другой, кроме них, этого не сделает.

Не могу сказать, что я сам из разряда репортеров в поле, я предпочитаю работать с таблицами, но в июне, отвечая на ваш вопрос о возможности покинуть квартиру во время самоизоляции, я все-таки отправился на внешнее репортерское расследование за пределы Москвы. Я был очень аккуратен с точки зрения своего здоровья, но я получил штраф, я обнаружил, что таким образом нарушил карантин в пределах города. Стоило мне покинуть пределы столицы, выбраться в регион, как тут же я получил сообщения, связанные с нарушением карантина. Я подумал: «Это, наверное, шутка, это не может быть всерьез». Но нет, меня действительно нашли как нарушителя. И, если честно, это в большей степени раздражает, чем пугает. Это абсурд. Но я должен был провести свое расследование, и, вы знаете, возможность быть пойманным была большей проблемой, чем возможность заразиться, потому что я очень аккуратен.

— Принимая во внимание тот факт, что социальные сети играют ключевую роль в смысле доставки контента читателю, как вы думаете, что будет с печатными форматами? Будут ли люди в ближайшем будущем читать меньше печатных текстов, считаете ли вы это проблемой?

Генри: Вы знаете, было время, когда мы полностью полагались на печатные СМИ, в конце 2000-х переход на подписную модель онлайн-изданий звучал как безумие — «Ни за что, никто не будет платить за онлайн, это просто смешно». Люди, которые так считали, оказались неправы. Мне кажется, что такая подписная система — это единственный способ для журналистики обеспечивать устойчивое функционирование в будущем, помимо общественного вещания. Мы видим при этом, что циркуляция печатных изданий начинает немного выравниваться, потому что по-прежнему есть люди, которым нравится читать новости на бумаге, за чашкой кофе по утрам, сделав это частью какого-то своего ритуала, точно так же как другие люди ходят в спортивный зал, ездят на велосипеде или ходят по утрам в кафе.

Я думаю, что в каком-то смысле новостной веб-сайт — это лабиринт информации. Некоторые из них хорошо организованы, некоторые — хуже, но в конечном счете на них есть все, что вы когда-либо можете прочитать, на расстоянии двух-трех кликов от вас. Напротив, ежедневная газета — это дайджест, в котором люди, которые давно работают в индустрии, говорят вам: это то, что вам нужно узнать, вот те 30, 40, 50 историй, которые нам необходимо прочитать, чтобы начать свой день. Людям это нравится, особенно когда подобное исходит от глобальной газеты, как, например, Financial Times, в которой у вас есть истории со всего света, со всех континентов, из разных бизнес-секторов ежедневно. Я думаю, что это и есть будущее печатных СМИ. Думаю, что они будут преимущественно сфокусированы вокруг крупных городских секторов, потому что печатать газеты — это невероятно дорого, но их дистрибуция еще дороже. Учитывая современные тренды и даже влияние погоды, учитывая ситуацию с глобальным изменением климата и давлением по этому вопросу, думаю, что все меньше и меньше газет будет отправляться на дальние расстояния, чтобы люди в пятизвездочных отелях где-нибудь на Мальдивах имели возможность купить их в то же утро. […]

Дебора: Генри, думаете ли вы, что будет поколенческое изменение? Я из тех людей, которые любят покупать и читать газеты. Но я выросла на газетах, а мои дети, например, получают новости другими способами. Я пытаюсь приучить их к чтению газет, но это очень сложно, и я думаю, мы видим подобное и в России, и в Великобритании, и в Канаде. Как Financial Times подготавливается к такому будущему? Можно ли вообще подготовиться к этим переменам?

Генри: Без сомнения, это крупный тренд и один из важных драйверов того, почему мы снижаем наше печатное направление, а цифровое, наоборот, растет. Но это то же самое, что люди любят говорить про политику. Молодое поколение голосует за левые направления, но по какой-то причине в политике большинство правых. Люди взрослеют и становятся более консервативными. […] В быстро развивающихся молодых нациях газеты просто не поспевают за темпом, не успевают становиться частью ежедневной жизни молодых людей. Но я думаю, в западных странах с давней историей, особенно в городах, газеты становятся частью жизни, и я думаю, что невозможно отрицать, что чтение печатных изданий — это часть особого образа жизни и особой рутины, режима. И хотя мы будем видеть, как общие цифры будут снижаться, сама традиция все же будет передаваться дальше, как и традиция чтения книг, музыка. […]

— Что изменилось с точки зрения источников, доступа к источникам?

Алексей: Генри абсолютно прав в том, что очень важная часть работы журналиста — лично встречаться со своими источниками. Особенно в России, и особенно когда мы говорим про чиновников. В отличие от, например, Республики Беларусь, где совершенно невозможно иметь внутренний источник в правительстве, российские чиновники обычно рады общаться с журналистами, передать им какую-то историю. И они могут быть довольно дружелюбными и полезными как источники, несмотря на тот факт, что вы никогда не можете указать их в публикации. Это важная часть работы репортера, которая сейчас была убрана из практики, хотя и не для меня лично, потому что большинство моих источников находятся в зашифрованных онлайн-чатах, поэтому очевидно, что для меня изменилось не так много. Но когда мы говорим о репортерах, освещающих политику, которые работают с большим числом госслужащих, это, конечно, очень сложная проблема, потому что никакие чиновники и госслужащие высокого ранга не будут говорить с вами по телефону. […]

— Кажется, мне достались самая простая и сложная задачи. Простая задача — это поблагодарить каждого из вас за великолепную беседу. Алексея — за потрясающую работу по направлению и модерированию дискуссии. Сару и Генри — за то, что предложили столько интересных комментариев, и Дебору — за то, что положила начало и организовала эту конференцию. […] Непростая же задача в том, чтобы воссоздать и подвести итог того, что было таким сложным, многослойным, глубоким разговором. […]

Канада будет принимать конференцию по свободе СМИ 16 ноября совместно с Ботсваной, где мы рассмотрим глобальную коалицию СМИ. И здесь, мне кажется, разговор о пандемии должен быть несколько иным, мы должны говорить о тех инструментах, которые нам нужны, чтобы мы имели возможность поддерживать свободные СМИ, развивать и поддерживать их, когда они сталкиваются с названными вызовами. Мы говорили о работе, которую проводит коалиция, чтобы создать награду, с помощью которой мы можем выделять работу журналистов, а также фонд защиты, чтобы помогать им бороться с притеснениями и различными юридическими вызовами.

Мы говорили об исследовании, которое делает ЮНЕСКО, и той работе, которую мы выполняем в отношении политических мер, связанных с этими вопросами. Надо отдать должное тем инструментам, которые помогают самым уязвимым среди журналистов. Алексей, вы говорили о тех, кто работает на местном, локальном уровне, но не получает внимания публики, которая могла бы их защитить. И это лишь один из примеров, которые у нас есть. Фейковые новости — это еще один пример, а также роль, которую должна выполнять сама журналистика, понимая, что она является как частью проблемы, так и ее решением. Вопрос в том, что могут делать журналисты для поддержания той ценной работы, которую они делают. […]

В качестве завершающей ремарки отмечу историю, которая действительно отозвалась во мне, это ваша, Алексей, история о том, что случилось с вами, когда вы выехали за пределы Москвы. Вы сказали, что этот опыт был в большей степени раздражающим, нежели страшным, и, вы знаете, я думаю, это очень мощный комментарий, потому что он показывает реальность того, как некоторые журналисты должны работать в этом пространстве. Они должны определять, где пролегает эта черта между раздражающим и страшным, и они это делают, бесстрашно или осторожно, но невероятно отважно! […]